Советские полководцы и военачальники

Это первое «дальнее плавание» Николая Кузнецова стало одним из главных событий его юности. Да и в Архангельске он попал в «морскую» обстановку. Дядя по работе связан был с торговым портом, в его доме часто бывали моряки, говорили о плаваниях в далекие страны, сетовали на то, что германские подводные лодки, подкрадываясь незаметно, топили корабли, много загубили матросских душ. По ночам Коля представлял себе жуткие картины: разламывающиеся от взрыва самодвижущихся мин, горящие, исчезающие среди волн пароходы.

Неплохо жилось у дяди, только вот на учебу совсем не оставалось времени. Ходил, правда, в школу одну зиму вместе с двоюродным братом, но брат — каждый день, а Коля — два или три раза в неделю. По дому работы много, к тому же дядя использовал племянника как надежного посыльного, отправлял его то в один, то в другой конец города.

В конце концов ему осточертело быть мальчиком на побегушках и вроде бы приживальщиком. И тогда он принял свое первое самостоятельное и крутое решение. В двадцати верстах от города создавался аванпорт «Экономия»: там, ближе к Белому морю, река замерзала позже, в иную зиму большие суда сами, без ледоколов, могли добираться к причалам. А судов в ту военную пору приходило много. Расширялось Управление работ по улучшению Архангельского порта. Рослого грамотного паренька охотно взяли туда рассыльным. Сама судьба все теснее и теснее связывала Николая с морем.

Ему было пятнадцать лет, когда свершилась Октябрьская революция. В Управлении служащие, моряки, подрядчики спорили до хрипоты, на митингах выступали рабочие и матросы, одни были за большевиков, другие за эсеров, третьи вообще не признавали никакой власти. Но что мог понять Николай и его сверстники в происходившем? «Нас, ребят, привлекала только сама сцена раздоров, мы не вникали в существо дела, — писал впоследствии Николай Герасимович в своих воспоминаниях. — Уходили на улицу, предпочитая бродить по набережной Северной Двины, или ехали в Соломбалу, где можно было оказаться свидетелем необычных событий».

Каких? Ну, например, дошел слух, что в Мурманске высадились интервенты. Англичане, американцы и даже какие-то неведомые канадцы. Теперь очередь за Архангельском. Большевики начали срочно вывозить оружие, боеприпасы, продовольствие и обмундирование в Котлас, в глубь страны.

Николай был озабочен тем, как добраться до деревни, до дома, помочь своим по хозяйству. Прежде он ездил в Медведки каждое лето, но теперь все было гораздо сложнее. Пароходы ходили редко, без расписания. И все же в июне восемнадцатого года ему удалось выбраться в родные края. Приехал домой и надолго застрял там: в июле Архангельск захватили интервенты и, создав военную флотилию, двинулись вверх по Северной Двине, к Котласу. Но в Медведках, в глухой деревне, жизнь шла привычно спокойно. Мать радовалась, что сын дома, крестьянской работы — невпроворот. А вечером гулянье за околицей: парень-то уже окрепший, видный.

Конечно, говорил он с ровесниками о том, что, если подойдут эти самые интервенты, надо проситься в Красную Армию. Только возьмут ли? Скажут: молоды еще. Внутренне он уже готов был к борьбе. Иначе не объяснишь то, что произошло с ним осенью девятнадцатого года, когда поехал в Котлас искать работу на зиму. Увидел военного моряка в кожаной куртке, с маузером на ремне, со звездочкой на фуражке — и ноги сами понесли к нему.

«Дяденька, вы с Северодвинской флотилии? Возьмите меня к себе!» — «А зачем?» — усмехнулся моряк. — «Как зачем? С белыми воевать!» — «А что ты можешь? Стрелять умеешь?» — «Из ружья стрелял. Матросом ходил». — «Сколько лет? Грамотный?» — «Семнадцать. Пишу без ошибок». — «Ладно, грамотные нам нужны, — моряк хлопнул Николая ладонью по плечу. — Пойдем со мной!»

Эх, как обрадовался Николай! Дадут красивую форму, поставят к пушке или на руль. Рвался в бой, хотел проявить себя, но, увы, моряк в кожанке определил его в штаб перепечатывать на «ундервуде» приказы, донесения и всякие прочие деловые бумаги. «Это тоже необходимо, — строго сказал Кузнецову моряк, видя его разочарование. — Тебе небось командовать хочется? Нет, браток, сначала научись подчиняться. Еще неизвестно, что труднее».

День за днем, неделю за неделей «строчил» Николай на своем «ундервуде», освоил делопроизводство флотилии, но при каждой встрече с начальниками обязательно просил: переведите в боевой экипаж! Его действительно перевели, но, пока освоился на канонерской лодке, бои на Севере завершились полной победой красных, интервенты были вышвырнуты из Архангельска. Северодвинскую военную флотилию за ненадобностью расформировали, и молодой военмор Кузнецов опять оказался на сухом берегу. И, хотя ему не довелось сделать ни единого выстрела по противнику, он теперь хорошо знал, за что и против кого ведет борьбу партия большевиков, нашел свое место в этой борьбе.