Советские силовики

Так что и Еременко рукоприкладство сошло с рук, хотя на него жаловался не последний человек — член военного совета армии и секретарь ЦК компартии Белоруссии Ганенко, которого ценили: после войны его заберут в Москву в аппарат ЦК КПСС.

В спорах между членами военных советов и командующими фронтами Сталин становился на сторону командующих. Он понял ценность и незаменимость генералов и дорожил ими больше, чем партийными работниками. Этих-то много, а умелых полководцев, способных командовать фронтами, оказалось всего десятка полтора.

Но снисходительным он был с немногими.

Однажды в разгар боевых действий на месте не оказалось ни одного из руководителей военно-воздушных сил, и к Сталину привели оказавшегося старшим среди авиаторов генерал-лейтенанта Николая Александровича Соколова-Соколёнка.

Он попал в сталинский кабинет в первый раз и рапортовал Верховному главнокомандующему, как положено по уставу. А Сталин этого не любил. Оглядев вытянувшегося в струнку генерала, Сталин стал задавать вопросы, на которые Соколов-Соколёнок ответов не знал, поскольку был в тот момент начальником Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского.

— Как это «не знаю»! — возмутился Сталин. — Как вы можете приходить ко мне и отвечать на мои вопросы «не знаю»! Да я вас немедленно арестую! Через два часа чтобы все сведения были у меня в письменном виде.

Начальник академии вылетел из сталинского кабинета бледный как мел. Изумленно спросил у знакомого:

— Он что, действительно прикажет меня арестовать?

— А ты что думал? Давай скорее собирай людей и готовь справку…

Общение с генеральным секретарем вселяло в людей тревогу. Всякий раз, когда надо было ему докладывать, становилось страшно. Сталин производил такое впечатление не только на своих подчиненных, которые были полностью в его власти.

Когда в августе 1942 года в Москву прилетел британский премьер-министр Уинстон Черчилль, устроили прием. Представляя Черчиллю наркома авиационной промышленности генерал-полковника Алексея Ивановича Шахурина, вождь заметил:

— Он отвечает за обеспечение фронта боевыми самолетами. Если он этого не сделает, мы его повесим.

И подтвердил свои слова выразительным жестом.

Шахурин писал в воспоминаниях, как он сделал вид, будто оценил юмор вождя, и весело смеялся. На самом деле нарком вполне представлял себе, что вождь запросто может свою «шутку» превратить в реальность. Так и произойдет! В 1946 году Шахурина посадили за «выпуск нестандартной, недоброкачественной и некомплектной продукции». Выпустили после смерти Сталина…

Но во время войны вождь бывал даже снисходителен к военным. Начальник Главного артиллерийского управления маршал артиллерии Николай Дмитриевич Яковлев присутствовал в кабинете вождя, когда его помощник Поскребышев доложил, что прибыл вызванный Сталиным генерал.

— Пусть войдет, — распорядился вождь.

Появившийся в кабинете генерал с трудом держался на ногах — выпил лишнего. Он был смертельно бледен, понимая, какое ужасное преступление совершил. Ухватившись за край стола, пробормотал, что явился по приказанию. Все затаили дыхание, ожидая невероятной вспышки гнева.

Но Сталин неожиданно мягко спросил:

— Вы как будто сейчас нездоровы?

— Так точно, — выдавил из себя генерал.

— Тогда мы встретимся с вами завтра, — сказал Сталин.

Когда генерал вышел, Сталин заметил:

— Товарищ сегодня получил орден за успешно проведенную операцию. Что его вызовут в Ставку, он, естественно, не знал. Ну, и отметил на радостях свою награду. Так что особой вины в том, что он явился в таком состоянии, считаю, нет…

Даже если это апокриф, то близкий к истине.

После того как Красная армия перешла в контрнаступление и начала громить врага, Сталин окончательно пришел в себя и обрел прежнюю самоуверенность. И к своим полководцам стал относиться иначе. Он больше от них не зависел. И спешил напомнить им, насколько они зависели от него.

Однажды Сталин вызвал к себе того же Яковлева и командующего артиллерией Красной армии Главного маршала артиллерии Николая Николаевича Воронова.

Появление бравого маршала Воронова обыкновенно вызывало у Сталина доброжелательную реакцию (см.: Военно-исторический журнал. 2002. № 12). А тут, держа потухшую трубку в руке (это, как все знали, безотказный барометр дурного настроения), он молча прохаживался по кабинету.

Яковлев и Воронов стояли по стойке «смирно». Суровый взгляд Сталина уперся в грудь высокого Воронова и, естественно, в ордена начальника артиллерии Красной армии. И вождь вдруг недовольно произнес:

— Зазнались, орденов нахватали!..

Фраза показалась неуместной, как будто не он сам раздавал ордена своим маршалам.

Маршала артиллерии Яковлева после войны арестовали…

Сталин не упускал возможности напомнить, что без его ведома ничего делать нельзя.

Леонид Ильич Брежнев участвовал в Параде Победы в июне 1945 года на Красной площади в качестве комиссара сводного полка 4-го Украинского фронта. Через много лет, отмечая свой день рождения в охотничьем хозяйстве в Завидове, Брежнев рассказал несколько смешных эпизодов того памятного дня.