Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

В советской истории много примеров того, какими неимоверными трудностями в СССР сопровождались перемещения больших масс людей, будь то репатриируемых, эвакуируемых или демобилизуемых. В ходе демобилизации гигантской армии непроработанная логистика и неразвитая инфраструктура не позволяли эффективно и гладко перемещать потоки стремящихся домой солдат. Однако даже в условиях послевоенного хаоса импровизации в сочетании с приемами кризисного управления позволяли властям сохранять контроль над ситуацией. Органы безопасности регулировали уровень агрессии в обществе: чередуя «выпускание пара» и подавление недовольства, они удерживали крышку на кипящем котле послевоенного советского общества. Пропагандистский аппарат, в свою очередь, заботился о том, чтобы ожидания бывших солдат на особое отношение оправдывались – по крайней мере, на символическом уровне, поскольку фронтовики все еще представляли сплоченную и отчасти даже вооруженную (а значит, и потенциально опасную) социальную группу. Постоянные повторения того, что «ни одна страна в мире не заботится о защитниках Родины так, как Советский Союз», приукрашивание и раздувание довольно скупых положений законодательства о демобилизации, помпезные встречи первых групп прибывающих ветеранов и их прославление в газетах – все это создавало впечатление, что особый статус гарантирован жертвенностью и героизмом фронтовиков, проявленными в годы войны. Нормы, позволявшие солдатам отправлять домой или привозить с собой отобранные у врага «трофеи», дополняли эти символические жесты некоторым материальным подкреплением, причем таким, которое ничего не стоило государству. На первых порах нужно было иметь отличный слух, чтобы за громом победных салютов расслышать глухо, но постоянно звучащий лейтмотив: «Времени почивать на лаврах нет, пора возвращаться к работе!» И если в ходе демобилизации наставление «не важничать» все еще дополнялось обещаниями особого отношения к героям – обещаниями, которые большинство ветеранов воспринимало с полнейшей серьезностью, – то к 1948 году, как только режиму стало ясно, что демобилизация прошла без потрясений, официальный дискурс сделался более однозначным. Призыв «не почивать на лаврах» стал доминирующим.

Глава 2. Добро пожаловать в нормальную жизнь

Ожидания, возникавшие в ходе и сразу после войны, были обречены на то, чтобы не сбыться[162]. Некоторые из них невозможно было реализовать и при самых благоприятных обстоятельствах – в этот ряд попали, например, мечты о послевоенной жизни как о бесконечном празднике. Фантазии о безграничном изобилии могли быть искаженными проекциями недоступного «зарубежья», где якобы люди работали всего по три месяца в году, но при этом жили в достатке[163]. Однако подобные картины не имели никакого отношения к реальности – причем по обе стороны границы, которая вскоре превратилась в «железный занавес». Гораздо более реалистичным многим фронтовикам представлялось то, что наградой за безупречную службу крестьян советскому режиму станет упразднение ненавистного колхозного строя[164]. Но такое изменение – в принципе столь же возможное и представимое, как и легализация черного рынка, – было бы равносильно отказу от одного из столпов сталинизма, а именно эксплуатации крестьянского большинства во благо индустриализации. И хотя в послевоенные годы действительно велись закулисные дискуссии об экономической реформе, главный урок, усвоенный Сталиным во время войны, лишь добавил ему уверенности в том, что его «революция сверху» была исторически необходимой. Поэтому расшатывание колхозных установлений, наметившееся в военный период, предсказуемо обращалось вспять, а большая часть незначительных экономических и культурных послаблений военного времени была быстро свернута[165]. По сути, Сталин и его режим пытались восстановить «советский порядок по шаблону, который вождь в основном навязал стране еще до операции „Барбаросса“»[166]. Такая линия имела далеко идущие последствия не только для ветеранов, но и для всех советских граждан: им пришлось возвращаться в «нормальный сталинизм» – то есть к жизни, которую большинство людей воспринимало как далекую от нормы. Главным действующим лицом этой нормальности был нескладный, но вездесущий бюрократический аппарат[167].