Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

В таких условиях даже самые скромные утопические надежды – например, на помощь в непростой адаптации к гражданской жизни или в обретении особого ветеранского статуса – обернулись для большинства несбывшимися розовыми мечтами. Говоря напрямую, обещания, раздаваемые фронтовикам при демобилизации, просто невозможно было исполнить. Ресурсов было слишком мало, а ветеранов, претендовавших на них, слишком много; нефункциональный, недоукомплектованный и перегруженный административный аппарат был неспособен обеспечить государственную заботу для миллионов; наконец, восстановление разрушенной страны оставалось гораздо более важной задачей. Экономическая ситуация была, мягко говоря, плохой, даже по сравнению с остальной послевоенной Европой. Голод 1946–1947 годов еще основательнее понизил уровень жизни населения, а режим был сосредоточен на развивающемся глобальном конфликте с США и, таким образом, на подготовке к возможной новой войне[168].

Но даже на таком фоне власти не забывали трубить о своей помощи ветеранам на всем протяжении массовой демобилизации (1945–1948). Определенная поддержка им действительно оказывалась; цифры, приводимые в опубликованных или в архивных источниках того периода, на первый взгляд выглядят даже впечатляющими. Однако сравнение данных относительно материальной помощи с демобилизационной статистикой в четырех регионах показывает, насколько мизерным на деле было это содействие (таблица 2.1). Так, в Башкирской АССР на каждого демобилизованного пришлись в среднем один рубль денежной помощи, два килограмма хлеба, крошечный кусочек ткани (длиной в один сантиметр) и никакого топлива для обогрева жилища. Из каждой тысячи ветеранов только единственный получил одну голову крупного рогатого скота, двенадцать – одну пару обуви, шесть – один предмет одежды. Понятно, что за подобным усреднением может скрываться крайне неравномерное распределение льгот: одним выдали гораздо больше среднестатистической нормы, а другим вообще ничего не досталось. Для того чтобы получить финансовую или натуральную помощь, фронтовику приходилось убеждать уполномоченные государственные органы в том, что его потребности важнее, чем нужды сотен или даже тысяч прочих граждан. Любому, кто не хотел остаться с пустыми руками, следовало добиваться помощи с максимальной напористостью и агрессивностью, используя две зарекомендовавшие себя советские практики: «письма во власть» и личные ходатайства[169].

Таблица 2.1. Материальная помощь демобилизованным солдатам и офицерам

Источники: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 88. Д. 699. Л. 6 (материальная помощь); Донченко В. Н. Демобилизация Советской Армии и решение проблемы кадров в первые послевоенные годы // История СССР. 1970. № 3. С. 99. В показателях Сталинской и Кемеровской областей количество демобилизованных приведено с учетом второй половины 1946 года, а цифры материальной помощи – без учета.

Ветераны и их семьи относились к числу самых активных граждан, подававших прошения на местном уровне – 81 % всех писем с просьбами и жалобами, полученных органами социального обеспечения Свердловской области в 1944 году, поступили от инвалидов войны[170]. В ходе проверки 481 организации в Казахстане прокуратура установила, что в третьем квартале 1945 года они приняли в совокупности 2691 жалобу. Из этого числа 60 % были написаны членами семей военнослужащих, 31 % – инвалидами войны и 8 % – демобилизованными[171]. Попытки добиться помощи в налаживании гражданской жизни обычно начинались с местного уровня, но зачастую, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, ветеранам приходилось обращаться и выше. Рассмотрим, простую, казалось бы, проблему воссоединения семьи. Одного солдата собирались демобилизовать, но его жене, эвакуированной в 1941 году, не разрешали вернуться в родную Одессу, потому что город имел статус «закрытого». Заручившись поддержкой командира, этот фронтовик писал письма в городской совет, где просил позволить его жене приехать домой, но ответ всегда был отрицательным. Ветеран, однако, продолжил бороться: «Я обращался за помощью в облисполком, обком, горком, к облвоенпрокурору, но никто не хочет слушать. Бездушные люди». Ничего не добившись на уровне города и области, он обратился с письмом к генеральному прокурору СССР[172]. И только здесь ему наконец улыбнулась удача. Прокуратура быстро отреагировала, обращение заявителя было передано в Одессу, и в сентябре 1945 года городской совет выдал необходимые документы, позволявшие семье воссоединиться[173].