Советский детектив. Том 7. Один год

Катерина Васильевна все еще собирала свои орехи и пятиалтынные. В дверях она столкнулась с Невзоровым. Он уступил ей дорогу и растерянно остановился у косяка. Это был человек лет за пятьдесят, с густыми, сросшимися у переносья бровями, с обветренным, дубленым лицом. Седые волосы были стрижены коротко, глубоко сидящие глаза смотрели настороженно. Несколько мгновений он взглядом словно бы примерялся к Лапшину, потом вздохнул и, сразу устав, спросил:

— Я — Невзоров. Вы…

— Я Лапшин. Садитесь.

Выражение муки мелькнуло в глазах Невзорова, но руку он Ивану Михайловичу не протянул и сел поодаль, словно Лапшин был ему врагом.

— Вы желали ознакомиться с делом ваших сыновей, — твердо произнес Иван Михайлович. — Дело закончено и в самое ближайшее время будет передано в суд. Садитесь вот сюда, к столу, здесь вам будет удобнее читать…

— Какие уж сейчас удобства, — с горькой и короткой усмешкой сказал Невзоров. — Сейчас, да еще здесь…

— В каком смысле — здесь? — холодно осведомился Лапшин.

— Да в самом нормальном, — вскипел Невзоров. — Арест, сыск, милиция…

— Не понимаю вас.

— Да что же тут понимать! — воскликнул Невзоров. — Что же понимать, когда во всем мире полиция и сыщики…

— Во всем мире полиция и сыщики защищают интересы имущих классов, — жестко и угрюмо сказал Лапшин. — И мне странно, что вы, кажется профессор, уподобляете нас…

Невзоров перебил:

— Знаете, мне сейчас не до прослушивания лекций…

— А я бы хотел досказать фразу: в данном деле, кроме всего прочего, мы, товарищ профессор, вели сложную борьбу за обездоленного человека, за сироту, за его будущее — против довольно организованной силы в лице многих значительных имен. И в вашем раздражении вы это, пожалуйста, не забывайте!

— Не забуду! — отмахнулся Невзоров, и по его лицу было видно, что он не слышал слов Ивана Михайловича.

Лапшин положил на стол толстую папку, Невзоров вынул из футляра очки, закурил и, сильно затянувшись, зашелестел листами. Читал он быстро, крупные губы его перекатывали мундштук давно погасшей папиросы, левой рукой он почесывал шею, потом пальцами стал отдирать воротничок, словно задыхался. Погодя это прошло. Лапшин делал вид, что ничего не замечает, людям невзоровской складки не подашь стакан воды, не скажешь утешительное слово, — Лапшин это понял сразу.

Дважды приходил Побужинский, заглянул Криничный, принес почту Павлик, Невзоров все читал. Наконец он захлопнул папку, закурил новую папиросу и сказал едва слышно, словно сам страшась своих слов:

— Что же, расстреливать их теперь?

— Это кого?

— Братьев… Невзоровых… Олега и Глеба… моих сыновей? Стрелять, как бешеных собак?

— Почему… как бешеных? — сурово удивился Лапшин.

— Глупости… читал где-то…

Ладонью Невзоров прикрыл глаза.

— Стрелять — много, а изолировать надо, — спокойно сказал Лапшин. — Вы, конечно, понимаете, что дело не в факте ранения Самойленко, а в том, что они оставили его умирать, зная, что он жив. Факт этот подтверждается давней историей со Жмакиным. Жмакин защищал, а не нападал, а они, кстати при вашей помощи, вернее, при помощи вашего имени, — безжалостно добавил Лапшин, — ваши сыновья, сделали из Жмакина преступника, а сами оказались защитниками. В результате Жмакин почти погиб, так как потерял веру в справедливость, и покатился черт знает куда, а ваши сыновья совершили второе преступление той же категории, что и первое. И во втором случае вы тоже их защищали вашим именем, вашим ученым званием, вашим служебным положением. Так?

Невзоров молчал, крепко стиснув бледное лицо ладонями.

— Вы мешали нормальному ходу следствия, — продолжал Лапшин, — вы ездили в Москву и жаловались, вы, вопреки известным вам фактам…

— Неизвестным! — сипло крикнул Невзоров. — Неизвестным! Я ничего не знал, даю вам честное слово, я думал, что Жмакин, укравший ложки, почти беспризорник, шпана, гроза нашего двора, и есть подлинный преступник…

— Вы — геолог? — вдруг спросил Лапшин.

— Геолог.

— Изыскатель? Или как там… Ну, в общем, вам приходится много бывать в поле — так это называется?

— Да. В последнее время меньше, но в молодости…

— И с вами вместе никогда не работали люди ершистые, трудные, почти шпана, как вы выражаетесь, но тем не менее люди настоящие?

Невзоров ничего не ответил.