Советский детектив. Том 7. Один год

Он отложил книгу, снял пенсне и, улыбнувшись доброй улыбкой, подошел к Жмакину.

— Ну? — спросил он, упираясь пальцами ему в живот. — Значит, завтра?

— Что завтра?

— А вы не знаете?

— Ничего я не знаю.

Оказалось, что в отсутствие Жмакина звонил Пилипчук: завтра Алексею получать права.

— Это как получать?

— Естественно, как всем. Сдадите экзамены и получите эдакую книжечку — водительские права.

И началась сумасшедшая ночь.

Почти до рассвета Никанор Никитич должен был экзаменовать Алексея. Он спрашивал и о правилах проезда регулируемых перекрестков при совместном движении различных транспортных средств, и про дегазацию автомобиля. Ему требовалось знать во всех подробностях, как наблюдают за дорогой через левое и правое плечо. Подробно и дотошно Жмакин докладывал ему схему главной передачи с коническими шестернями и схему дифференциала, кривошипно-шатунного и распределительного механизмов, систему смазки двигателя и способы устранения неисправностей системы питания.

Головин крутил пенсне на пальце, прихлебывал холодный чай, важно, словно и вправду был экзаменатором, наклонял голову, кивая на точные и короткие ответы Жмакина.

— Думаю, что вы в курсе предмета, — наконец сказал он. — Надо надеяться, что все будет отлично. Знания ваши фундаментальны, человек вы способный, даже одаренный…

Вот этого Жмакину говорить и не следовало. Во всяком случае, Лапшин никогда такой опрометчивой фразы бы не произнес, особенно на рассвете. С достоинством выслушав похвалы уважаемого им Головина, Алексей позволил себе с ним не согласиться. Иронически улыбаясь, он сказал, что не считает себя просто способным. Он еще всем покажет — каков он таков, некто Жмакин. Они у него слезами умоются — все эти шоферишки и инструкторишки. Пусть только дадут ему машину и права. Он не две и не три плановые нормы «ездок» будет выполнять, он переворот сделает в технике вождения грузомашин и в технике переброски грузов…

Уже совсем заря занималась, уже бедный Головин и засыпал и просыпался, уже заурчали во дворе автобазы прогреваемые машины «дальнобойщиков» перед выездами в далекие рейсы — Жмакин все хвастался. По его мнению, здесь вообще не было ни единого водителя, достойного управлять хорошей машиной. И заработки у них плохие исключительно по собственной вине.

— Вот увидите! — вдруг закричал Жмакин так громко, что бедняга Никанор Никитич проснулся и подхватился бежать. — Вот увидите, я с первой получки целиком в бостон и габардин оденусь. Я себе такие корочки куплю…

— А зачем же вам… корочки? — удивился Головин.

— В смысле ботинки…

— Ах, ботинки?

И старик опять задремал сидя. Он не смел лечь в этой жмакинской буре, в этом воющем смерче хвастовства, в этих бешеных раскатах мечтаний о том, как Жмакину предложат комнату, нет, не комнату, а квартиру, как ему автобаза сама все обставит и как почему-то его вызовут в Кремль.

— Куда? — вновь подхватился Головин.

— В Кремль! — непоколебимо твердо сказал Жмакин. — А что?

— Конечно, почему же, — закивал головой Никанор Никитич. — Непременно…

Почистим желтые?

…Дядечка в очках в углу лапшинского кабинета шуршал журналом. Алексей погодя вспомнил — это тот самый дядечка, который в больнице, когда умирал Толя Грибков, сидел на подоконнике и кричал на Жмакина, чтобы тот не смел кончать с собой.

— Ну, дальше! — сказал Лапшин. Выражение лица у него было строгое.

— Дальше, Иван Михайлович, материальный фактор тоже кое-что значит…

Лапшин вежливо попросил не обучать его «элементарным основам». Дядечка в углу смешно хрюкнул.

— Поконкретнее! — попросил Лапшин.

— Поконкретнее будет то, что мне на эти деньги, я извиняюсь, не прожить, — подрагивая щекой, сказал Жмакин. — Я ведь все в долг, гражданин начальник, все, понимаете, «за потом», а когда это «потом» наступит? Я вроде бы женатый, мне пора и к месту, в семью идти, а я что же, их объедать стану? Ребенок народится — я ему вроде никакую там рогульку купить не смогу?

— Какую такую рогульку? — спросил Лапшин.

— Ну, игрушку, шут их знает, какие игрушки бывают.

— А долги у тебя какие? Вернее, что ты долгами считаешь?

— Разные у меня долги, — угрюмо ответил Жмакин. — Не будем уточнять.

— Все-таки, может, уточним?

— Пожалуйста, гражданин начальник…

«Гражданин начальник» он говорил нарочно, от бешенства. А Лапшин как бы ничего не замечал.

— Например, имел я несколько подачек. Подал мне «на бедность» поначалу Егор Тарасович Пилипчук. Я в бухгалтерии проверял, там эти суммы не значатся, таким путем — из его кармана. Раз. Опять же Хмелянскому охота в его очкастую рожу кое-какие, как прежде выражались, ассигнации запустить. У Криничного жил — кушал, и пил, и его курево курил, — это как? Если у меня замаранное прошлое — значит, я вроде попрошайки, без отдачи? У Головина, божьего старичка, десятку стрельнул. У вахтерши Анны Егоровны…

— Допустим, — сказал Лапшин. — Согласен, так! А другие долги ты не собираешься возвращать?

— Это какие же такие долги?

— Не догадываешься?