Советский детектив. Том 7. Один год

— Шквал! — сказала Катя. — Всех наверх свистать! Бом-брам-стеньги на рифы ставить! Да, Иван Михайлович?

— Да! — ответил он спокойно и радостно, любуясь ею. Удивительно она умела веселиться, не кривляясь, редкостно умела всегда оставаться самой собою.

— А как я вас буду называть? — спросила Катя. — Ваня? Это же глупо, вы начальник, у вас разные там револьверы, и вдруг Ваня. Хотите, я вас буду называть товарищ начальник?

Опять хлопнула фрамуга, Нюта из деликатности стала закрывать окна снаружи. Теперь было очень душно, кровь стучала в висках, дышать стало совсем нечем.

— Это сирокко! — объявила Катя. — Я, Иван Михайлович, знаю довольно много разных слов, но смысл не помню. Сирокко — это ветер?

И, не дожидаясь ответа, спросила:

— А перепелок едят с костями? Ужас как есть хочу. Я ведь очень экономила, чтобы осталось на обратный билет…

Порывшись в сумочке, достала деньги и протянула их Лапшину:

— Нате. Это же ваши. А то, что я потратила, я вам потом верну. Имейте в виду, я не желаю тратить ваши деньги. Подумаешь, он мне послал! По телеграфу!

Перепелки трещали в ровных, крепких зубах, она запивала их вином, заедала дыней, откусывала помидоры. И, порою, закрывая глаза, говорила:

— Господи, как хорошо! Только все-таки вы в конце концов выпрыгнете в окно.

— Далось вам это окно!

Потом, когда шторм разыгрался по-настоящему, они решили пойти к морю. Нюта дала им на двоих огромный брезентовый плащ с клеймом Дома отдыха, они взяли с собой бутылку вина, стакан и кулек орехов. Нюта вслед им крикнула, что они «скаженные» и еще что-то, за воем ветра они не расслышали, что именно. Катя, спотыкаясь на камнях и путаясь в полах гигантского плаща, объявила, что «задувает не меньше как на двенадцать баллов». На сколько задувает — Лапшин не знал, но дуло действительно здорово.

— Вы держите меня, — требовала Катя. — Меня тащит, Иван Михайлович, миленький! Или снимите этот плащ, потому что он надувается, как парус.

У моря их просто-напросто прижало к обрыву, потом поволокло вдоль камней. Катя кричала, что ей «дует в бейдевинд», а когда Лапшин спросил, откуда она знает все эти слова, — ответила, что играла девочкой в какой-то пьесе из жизни пиратов. Обоим им было ужасно смешно, и Лапшину казалось, что он совсем молод, что не было ни ранений, ни этой дурацкой контузии, которая мучает его до сих пор, что жизнь началась с начала и эта жизнь будет гораздо лучше той, которую он прожил.

— Пещера! — закричала Катя. — Все наверх!

Ветер уже не свистел, а ревел, клочья соленой пены, срываясь с волн, летели им в лица, море до самого горизонта казалось свирепым, угрожающим.

— Сюда! — вопила Катя. — Мы спасены!

Пещера была просто кособокой ямой. Балашова, подобрав полы своего страшного брезентового плаща, прыгнула, за ней в яму медведем ввалился Лапшин.

— Во, здорово! — сказала Катя. — Вы не ушиблись, Иван Михайлович?

Ветер теперь ревел над их головами, где-то совсем рядом взвивались гребни волн, Катя свистящим шепотом спросила:

— Галеты и пресная вода спасены, капитан?

— Спасены! — покорно ответил Иван Михайлович.

— А остров обитаем?

— Ага! — сказал Лапшин. — Кажется.

— «Ага», «кажется»! — передразнила Катя. — Разве так играют в кораблекрушение?! Или вы забыли, как в это играют?

— Я никогда не играл в кораблекрушение, — сказал Лапшин. — Я и не знал ничего об этом долгое время.

— Учиться никогда не поздно! — возразила она. — И не смейте мне говорить жалостное. Вы у меня на вашем происхождении не проскочите, я не таковская…

Сидя в «пещере» и глядя друг на друга, они хлебнули еще по глотку «пресной воды» из своей бутылки.

— Вам славно? — спросила Катя. — Славно, товарищ начальник?

— Славно, необыкновенно славно! — ответил он.

— А то, что это все как-то не солидно? — спросила Балашова. — То, что мы в игру играем? Я вас не дискредитирую? Или как это? Ну, не компрометирую? Отвечайте. Вдруг кто-нибудь из вашего важного Дома отдыха увидит, что мы с вами сидим вот в этой пещере? И вовсе это, кстати, не пещера, а просто яма, да, Иван Михайлович? Вы не боитесь?

— Я никого сейчас не боюсь, — ответил он.

— А меня?

— Вас — конечно.

— Еще бы! — гордо усмехнулась она. — Поэтому я все вам первая и сказала там, в комнате. А сейчас знаете что? Давайте купаться.

— Нет! — спокойно ответил Лапшин.

— Почему нет?

— Потому что мне вовсе не хочется, чтобы вы утонули. И самому не хочется тонуть.

— Ну, ладно! Опять завел свое жалостное. Тогда рассказывайте мне.

Внезапно полил дождь. Словно лопнуло что-то там наверху и пролилось. Не было ни грома, ни молний, просто как нарочно.

— Фу ты! — сказала Катя. — Полезайте под плащ.

Он обнял ее и с тяжелой силой поцеловал в полуоткрытый, горячий рот. Она задохнулась, закрыла глаза, потом выкрутилась и удивленно сказала:

— Ишь!

— Что «ишь»? — тихо спросил он.

— Если не хотите, то и не женитесь, — со вздохом произнесла Катя. — Я ведь знаю, мужики не любят жениться. Но только если вы меня бросите, то я пропаду. Не бросайте меня, товарищ начальник!

Никаких дождевых струй не было видно. Просто лилась вода.