Советский детектив. Том 7. Один год

— Ну а вы, Лизочка, какими тут неисповедимыми путями? — не слушая Лапшина, спросил Антропов. — Вы-то как сюда попали, да еще в такой холод? И в госпитале у нас прохладно, и тут не обогрелись…

Лизавета объяснила, по какому делу она приехала, и Антропов совсем замельтешил, — профессора Багулина он знал и относился к нему, по его собственному выражению, с «величайшим пиететом».

«Пиетет! — подумал беззлобно Лапшин. — Отодрать бы тебя за уши, старый дурак!»

Но, как это ни странно, Лизавета словно бы не обращала внимания на то, каким теперь сделался Александр Петрович. Она была задумчива, тиха, покойна и порою искоса посматривала на него, словно что-то обдумывая и немножко удивляясь…

За поворотом коридора к Антропову подошли два толстеньких врача, оба сердитые и взволнованные, и Александр Петрович опять сделался таким, каким Лапшин знал его и каким любил: жестким, требовательным и мужиковато-прямым. Видимо, толстенькие доктора получили мгновенную взбучку, потому что растерянно попятились, и взбучку получила тут же подвернувшаяся сестра с усами на носатом лице пожилого кавказца. Сестра-кавказец тоже попятилась, а Лизавета все смотрела издали на Антропова, и в глазах ее по-прежнему было удивленное выражение.

В ординаторской Александр Петрович сбросил халат и шапочку, надел потертый пиджачок, закурил и, словно бы боясь, чтобы не подумали о нем слишком хорошо, сказал растерянно:

— Понимаете, друзья мои, какая штука! По нынешней операции судить нельзя. Это редко такая удача. Организм у человека железный, сердце великолепное, а я тут вовсе ни при чем.

— Золотой советский человек, скромный врач, — усмехаясь, прервал его Лапшин. — Понятно. Где же все-таки мой Жмакин?

Условились, что пока Лапшин будет у Жмакина, Антропов с Лизаветой на машине Ивана Михайловича съездят к Багулину, а потом Александр Петрович посмотрит лапшинского подопечного…

Совершенно секретно

Покуда искали Жмакина, Лапшин вспоминал все, что ему было известно об Алексее за это время, и улыбался, представляя себе то удивление, которое поразит Жмакина от двух-трех лапшинских реплик. Вспомнился ему и майор-разведчик, который долго сидел у него в кабинете и, посмеиваясь, слушал некоторые случаи из прошлой жизни Жмакина, вспомнился и последний вопрос светловолосого медлительного майора:

— Значит, можно доверять?

— Я бы с ним пошел, — спокойно и неторопливо ответил Лапшин. — В любой тыл, на любое дело и на любой срок.

— Ну… а эта… нервозность, что ли, его?

— Зато вы, по-моему, человек выдержанный, — сказал Иван Михайлович. — Крепко выдержанный. Оно так на так и выйдет…

…Очень было интересно, как обо всем этом сложном деле расскажет Алешка…

Отыскался Жмакин возле кипятильника, где происходили финальные или полуфинальные состязания в шашки. Передвигался Алексей бодро, но с каким-то подскоком, и правая половина лица у него дергалась, короткая судорога часто пробегала от угла рта к уху.

— Это — что? Вроде, контузия? — здороваясь, спросил Лапшин.

— Вы погромче, я плохо слышу, — велел Жмакин. — Немножко покарябало меня, но не сильно. Отлежался бы и в медсанбате, но дело вышло такое…

Он изобразил дергающимся лицом значительное выражение, но не выдержал до конца и хихикнул. В зеленых его глазах дрожали веселые огонечки.

— Какое такое дело?

— Особо секретное, — почти в ухо Лапшину сказал Жмакин. — Вы, конечно, можете мне не доверять, поскольку ситуация такая, что проверить вам никогда не представится возможным.

— Проверить не удастся?

— Ага! — с восторгом, страшно дергаясь и смеющимися глазами глядя на Лапшина, подтвердил Жмакин. — Теперь мой верх, Иван Михайлович, потому что я выполнял задание государственной важности и особо секретное, вплоть до международных конфликтов.

— Каких таких конфликтов? — немножко даже возмутился Лапшин. — Какие такие могут решаться при твоем участии международные дела?

— Чего? — не расслышал Жмакин.

Они сидели в широком коридоре на подоконнике, и этот коридор, и Жмакин в зеленом халате почему-то напомнили Лапшину смерть Толи Грибкова и те невеселые дни. Отдав Алексею передачу, он спросил, как жена, как ребенок, что вообще слыхать. Жмакин, порывшись в пакете, довольно развязно посетовал, что папиросы, принесенные Лапшиным, «не его марки», принес свои, плитку шоколада и два апельсина.

— Давай про дела-то! — велел Лапшин. — Как-никак, я с тобой горя хлебнул не мало, имею право хоть в общих чертах…

— В общих чертах оно, конечно, учитывая вашу биографию…

Но тут же отвлекся:

— Все-таки нехорошо со мной получилось, Иван Михайлович. К другим супруга придет, мамаша, дочка, каждый может про себя боевой эпизод соврать, поделиться, а я? Секретный весь кругом, и все. Хоть плачь.

— Возьми и ты соври!

— Неинтересно! — вздохнул Алексей. — Отоврал свое, охота правдой поделиться, а она строго секретная.

— Это насчет дома в четыре окна со двора? — тихо спросил Лапшин.

Жмакин отдельно поморгал, потом отдельно пошептал губами, потом издал свистящий звук, как цветной детский шарик, когда из него выходит воздух.

— Откуда? — наконец спросил он.