Советский политический язык

"Разве мало-мальски объективные исследователи советской системы не согласны с тем, что именно это общество является "классовым"… прежде всего потому, что в нем выделяется партийная бюрократия, тот самый "новый класс", о котором писал в свое время Троцкий, а совсем недавно Джилас". ("Время и мы", 19831, № 75, с. 125.)

КОММУНИСТИЧЕСКАЯ СМЕНА

 — пропагандистское представление советской молодежи.

Понятие К. с., стягивая в единый идеологический узел проблемы преемственности поколений, наделяет советских молодых людей мистической верой в исторический прогресс: ведь именно им принадлежит будущее, которое, разумеется, будет коммунистическим. В ожидании этого "светлого будущего" советская власть принимает особые меры, чтобы задержать, замедлить, затормозить вступление молодежи в реальную "взрослую" жизнь.

Молодой человек в СССР долгое время пребывает в положении ученика партии и комсомола. Он уже не ребенок и еще не взрослый, не мальчик, но и не мужчина, прямо уже не зависит от взрослых, но обязан полностью им подчиняться. Его убеждают не торопиться, повременить, подучиться, присмотреться, подрасти. Когда, наконец, молодой человек вступает в активную социальную жизнь, он с удивлением обнаруживает, что все престижные места заняты, а имеющиеся у него знания и опыт либо устарели, либо вообще неприемлемы. Продвижение по служебной лестнице осложнено — нет вакансий, связей и привычки к идеологической адаптации, которая приходит только со временем. Эта противоречивая ситуация объясняет трения между представителями разных поколений, но не вскрывает их истоки. Социальный конфликт в Советском Союзе отнюдь не сводится к конфликтам возрастным. Различие в возрасте — скорее предпосылка, чем причина.

Интенсификация производства приводит к постоянному удлинению сроков обучения. Как следствие, связи советских молодых людей, многие годы обучающихся вместе, растут и крепнут. Одновременно слабеет и сужается влияние мира взрослых. Мост между обоими мирами — комсомол — все более теряет свою эффективность и действенность. Советский молодой человек охотно входит в группу сверстников, где социальное общение не опошлено лицемерием и ханжеством. Эти группы молодежной субкультуры, часто стоящие вне рамок закона, дают молодому человеку хотя бы суррогат того, что не может предоставить ему коммунистическое общество.

Но опыт советской жизни учит подозрительности, неверию в истинные мотивы деятельности людей. И советская молодежь постепенно приходит к заключению: как ни приятно верить друзьям, это не окупается.

"Не окупается" — вот главный нравственный критерий социалистического общества, в котором быть — значит иметь, а не иметь означает — не быть. Советские юноши и девушки, привыкшие относиться недоверчиво ко всем нормативам общества, быстро утрачивают интерес к абстрактным коммунистическим идеалам, предпочитая им антисоциальный поиск: оптимизм сменяется скептицизмом и пессимизмом.

Отчуждение советской молодежи проявляется не только в недоверии к социальным нормативам, но и в чувстве потерянности, характерном, впрочем, для всего советского общества.

Кризис молодежи в СССР выступает как отказ от принципов и норм, лежащих в основе социальной структуры тоталитарного мира. При этом коммунистические ценности отрицают не только дети трудящихся, но и выходцы из привилегированного, правящего класса — молодежь, которая не испытывает ни бедности, ни трудностей в реализации жизненных возможностей. Составлявшая когда-то социальную опору режима элитарная молодежь постепенно становится ненадежной, непригодной для воспроизводства существующего коммунистического правопорядка.

Правда, советская педагогика упорно исходит из представления, что эти пороки вытекают не из характера советского общества, "самого передового и гуманного в мире", а обусловлены недостатками воспитания, плохо поставленной комсомольской работой. Истина, однако, в другом. Сведенный социалистическим обществом до уровня робота, молодой человек в Советском Союзе стремится хотя бы в неформальной среде обрести статус, достойный уважения. Изверившись в казенных авторитетах, услужливо подбрасываемых ему пропагандой, подросток ищет (и находит) друзей среди тех, кто готов признать его притязания быть личностью — независимой, думающей, творящей. Лучшие уходят к диссидентам, сломленные — в воровские шайки.