Советский век

Мы уже писали, что советские лидеры имели чрезвычайно плохую репутацию за границей, и это напрямую отражалось на их политическом представительстве. Но когда в Уголовный кодекс было введено понятие условного наказания, отменен рабский труд, а заключенные получили некоторые права и возможности противостоять тюремной администрации, когда сама система проявила интерес к закону - стало ясно: мы имеем дело с иным режимом. Некоторые скажут: «Какое мне дело до того, что десятью годами ранее наказание было более суровым?» Конечно, любое пребывание в тюрьме за политические убеждения неизбежно порождает чувство несправедливости, и личный опыт приобретает исторические масштабы. Однако историки, со своей стороны, не могут не учитывать того, что происходило с заключенными - и их семьями! - десятью годами ранее.

Служба безопасности, еще недавно не знавшая никакого удержу - совершавшая погромы, аресты, пытки, бросавшая людей в тюрьму и расстреливавшая их по своей прихоти, - ныне находилась под контролем: КГБ больше не мог самолично судить и выносить приговор; его следственные действия на всех уровнях проводились под наблюдением специально созданных подразделений Генеральной прокуратуры. Генеральный прокурор ныне применял свою власть в самом сердце диктаторской системы, которая во времена Сталина расправилась не с одним «назойливым прокурором». Начиная с марта 1953 и до конца 1991 г. отдел Генеральной прокуратуры, ответственный за надзор над КГБ, получал информацию о каждом начатом службой безопасности деле и одновременно открывал дело и у себя. Он имел право пересматривать дела в случае апелляции осужденных или их родственников. Генеральная прокуратура могла вернуть дело в суд (и примеры смягчения приговоров были довольно частыми) или инициировать процесс реабилитации осужденных или пересмотр дела на основе уже другой статьи Уголовного кодекса [84].

К этим фактам и тенденциям, а также и ко многому другому, следует подходить с двух точек зрения. С одной стороны, надо сравнивать Советский Союз с другими странами. Здесь налицо неспособность режима принять все возрастающую политическую дифференциацию общества, его страх перед выражением независимых мнений (главное право человека в современном цивилизованном обществе); это показывает неполноценность системы, не способной примириться с существованием более одного мнения, предпочтительно консервативного. На международной арене Советский Союз заплатил за это высокую политическую цену. Для кого-то может явиться откровением, что не только советские интеллектуалы были этим обеспокоены: такие люди были также в рядах КГБ.

Но вряд ли вызовет удивление то, что советские власти прибегали к политике «вперед-назад», то заглушая, то оживляя весь спектр законов, направленных на подавление тех критиков, кого явно или тайно поддерживал Запад. С точки зрения «ущербности» системы (ее диктаторского характера), законы против «антигосударственных преступлений», нацеленные защитить ее от оппонентов, сами являются свидетельством ее провала - testimonium paupertatis. Когда правители хотели, чтобы критики замолкли, всяческие законодательные гарантии отбрасывались, и судьи, служба безопасности и прокуроры работали рука об руку.

С другой точки зрения, надо провести историческое сравнение с собственным прошлым страны. Законы против антигосударственных преступлений были опубликованы, любой мог с ними ознакомиться; и люди действительно должны были их нарушить, чтобы подвергнуться преследованию. Намерение совершить преступление уже не могло стать основанием для ареста. Новая версия Уголовного кодекса и укрепление законодательных институтов представляли резкий контраст с тем, что было до этого, пусть даже вся конструкция в целом оставалась недемократической. Этот аспект политического подавления был предметом постоянных дискуссий в верхах, среди юристов и в КГБ; этим объясняются протесты различных, в основном академических, кругов, считавших, что режим не уважает собственные законы. Такие феномены были частью политической жизни, и именно в этом смысле их и следует воспринимать.

Дальнейший анализ должен проходить в историческом контексте. Мы подчеркивали, что исторические перемены проходили во всех аспектах социального бытия, включая сам характер режима. Не будь феноменов, свидетельствующих о способности системы приспособиться к новым реалиям, в том числе и в сфере репрессивных практик, мы не смогли бы объяснить, как и почему режим исчез с исторической сцены без единого выстрела.