Советский век

Партийные чиновники низшего уровня на предприятиях также имели стимулы для своей работы. Партийные, комсомольские и профсоюзные аппаратчики (то есть оплачиваемые функционеры, не занятые на производстве) также были наделены экстраординарными привилегиями. В марте 1961 г. Центральный комитет рассмотрел вопрос об их премировании наряду с инженерами и администраторами. Это не было бы чем-то необычным, если бы премии не выдавались за внедрение новой технологии в различных отраслях производства, включая оборонные [98].

Эти премии партийных функционеров (вероятно, были и другие) не должны были превышать зарплаты за три года, в то время как премии инженеров и администраторов могли достигать зарплаты за шесть лет [99]. Но даже в таком случае это было значительной суммой.

Таким образом, декларируемое убеждение (или вымысел), что труд партийных секретарей необходим, было поддержано вознаграждением их «вклада» в технологические новации инженеров предприятий и исследовательских отделов. При отсутствии подобных механизмов партийные чиновники на заводах были бы бедными родственниками. Не будь им гарантировано право на эти премии, их бы работу вообще никто не принимал во внимание.

У меня нет точных сведений, что это постановление выполнялось. Сомнительно, что такая затея могла стать идеальным способом восстановить престиж партийных функционеров в глазах технического персонала. В любом случае это заставило вспомнить, если кто-нибудь забыл, что большинство секретарей партийных организаций были чиновниками (а вовсе не людьми, осуществляющими политическую миссию), которые хотели получить свою долю, как и все остальные люди, даже если их подлинный вклад в производство фактически был нулевым.

Деликатный сюжет - пенсии.

Мы не касаемся вопроса о пенсиях аппаратчиков из верхнего партийного эшелона - можно предположить, что они зависели от поста, на котором те находились в конце своей карьеры. Удивительно, но для перегруженной привилегиями бюрократии это оставалось слабым местом. В основном от этой проблемы уклонялись, чтобы не фиксировать возраст перехода «на заслуженный отдых», что могло бы иметь неблагоприятные последствия. Этот возраст был произвольным и зависел от каприза вышестоящих инстанций. Такое отсутствие правил создавало массу трудностей для чиновников высшего ранга, уходящих(или отправляемых) на пенсию. Несмотря на возраст, многие секретари обкомов не покидали своих кресел, блокируя прилив новой крови. Они страшились резкого и радикального снижения своих жизненных стандартов.

При Леониде Брежневе размер пенсий зависел от связей с членами Политбюро, даже с самим генеральным секретарем или его окружением. Этот законодательный вакуум только углублял подчиненность местных руководителей центру. Часто заслуженные местные руководители, не стремившиеся к близким отношениям с вышестоящими, при выходе на пенсию значительно проигрывали по сравнению с различного рода лизоблюдами [100].

Нашим источником по этому вопросу является Егор Лигачев - член Политбюро, преданный партии и известный своей личной честностью. Нам хотелось бы спросить его: достойно ли подобные люди и окружавшие их именовались «коммунистами» и почему он так упорно отстаивает такое название своей партии?

Стремясь закончить этот раздел на мажорной ноте, мы можем добавить, что Совет министров СССР в конце концов принял закон о пенсиях для высшего государственного и партийного чиновничества. Это случилось в 1984-м, за год до прихода Горбачева к власти.

Государство благоденствия... для партийных и государственных «шишек».

Даже при наличии странных лакун, когда дело шло о пенсиях, прерогативы правителей, дарованные им режимом (между тем эти люди были партийными и государственными служащими на жалованье, они не были владельцами или совладельцами предприятий, которыми руководили), означали, что можно со спокойной совестью говорить о государстве благоденствия. Очевидно, оно существовало и для более бедных слоев населения; но когда дело касалось привилегий, в советских условиях они выглядели просто роскошью.