Советский век

Экономика постоянно страдала от нехватки всего на свете, и поэтому хорошей зарплаты было недостаточно. Требовался особый доступ к товарам и услугам, а их было немного, и они предоставлялись немногим привилегированным. Отсюда развитие порочного механизма, в недрах которого оказались служащие высшего ранга. Они тяжко трудились ради привилегий, которые были условием хорошей жизни, а их могущественные работодатели (Центральный комитет, Совет министров, министерства) применяли эти привилегии, как морковку (предоставляя их) или палку (соответственно отнимая).

Существовала угроза, что однажды благ потребуется больше, чем система может себе позволить. Она вращалась, перераспределяя существующие ресурсы, но не создавая новые - между тем у обеих сторон неизбежно появлялись новые запросы, аппетиты бюрократов росли, превышая пределы возможностей системы. Легко объяснить, почему некоторые из аппаратчиков высшего уровня остались горячими адептами своего «социализма» - никакая другая система не могла бы дать им столь многого. Мы можем судить об этом по нескольким примерам степени материального комфорта, предоставлявшегося им по мере того, как они поднимались по лестнице центрального аппарата.

Не скрывая скептицизма, секретарь Центрального комитета повествует о дарованных ему привилегиях. Дело происходило в 1986 г., но все соответствует положению дел, существовавшему ранее. Речь идет о бывшем после в Вашингтоне Анатолии Добрынине [101]. Этот функционер хорошо знал руководство, но смутно представлял себе жизнь партийного аппарата. В марте 1986 г. он стал секретарем Центрального комитета и начальником его международного отдела. На следующий день он встретился с представителем девятого управления КГБ, которое несло ответственность за личную безопасность руководящих фигур и материальные привилегии членов Политбюро и Секретариата (часто их называли няньками).

«Я оказался в особом мире», - запишет Добрынин. Согласно существующим правилам, ему предоставлялись три телохранителя, лимузин ЗИЛ и дача вблизи Москвы в Сосновом Бору - Сосновке (ее раньше занимал маршал Георгий Жуков), с прикрепленным штатом: два повара, два садовника, четыре горничных и охрана. Здание было в два этажа, с большой столовой, гостиной, несколькими спальнями и кинозалом. Поблизости было другое строение с теннисным кортом, сауной, оранжереей и фруктовым садом. «Какой контраст с жизнью москвича, к которой я привык!» - поразится высокопоставленный дипломат, а ведь он стал всего лишь одним из секретарей Центрального комитета, не членом Политбюро, не говоря уже о генеральном секретаре. Что же было положено членам Политбюро? Добрынин об этом не пишет. Очевидно, больше, чем секретарю Центрального комитета, но несколько меньше, чем генеральному секретарю. В любом случае стоит отметить (без сомнения, искреннее) удивление этого (и прежде привилегированного) москвича.

Каких бы радостей жизни они ни удостаивались, члены Политбюро могли потребовать большего. Но некоторые из них - возможно, большинство - по-настоящему не были заинтересованы в роскоши и, конечно, в показной роскоши, помимо Брежнева, о чем было хорошо известно.

Личный опыт Егора Лигачева позволяет нам бросить взгляд на работу Политбюро в сумерках 1980-х гг. После смерти Юрия Андропова Центральный комитет избрал генеральным секретарем Константина Черненко. Его предложил председатель Совета министров СССР Тихонов и поддержал министр иностранных дел Громыко. Выборы прошли без затруднений. Через год Черненко кого-то слегка напугал, предложив, чтобы Михаил Горбачев - протеже Андропова - председательствовал на заседаниях Секретариата, т. е. стал второй фигурой режима. Образовалась оппозиция, но Черненко, хотя он и не был близок с Горбачевым, настоял на своем. Статус человека номер два не был формальным. Лигачев вспоминает, что в 1984 г. были люди, собиравшие компромат на Горбачева с того времени, когда он был секретарем обкома в Ставрополе, но не называет их.

Компрометирующие документы были излюбленным оружием при тайной войне в руководстве: одна сторона конфликта стремилась облить другую грязью. Милицейские материалы или информация из «подполья» представляли большую ценность. Черненко получал подробные справки о состоянии здоровья других лидеров от Чазова, министра здравоохранения. Но здоровье самого генерального секретаря было окутано завесой непроницаемой секретности, даже другие члены Политбюро мало что знали. Такая секретность была питательной почвой для слухов и позволяла тем из руководства, кто имел доступ к больному генеральному секретарю, манипулировать им в личных или групповых интересах.

Здание Центрального комитета на Старой площади само по себе было сугубо секретным. Но посвященные рассказали бы вам, что традиционно кабинет № 6 на девятом этаже был кабинетом генерального секретаря. Кабинет № 2 был известен как «кабинет Суслова». Именно отсюда (я полагаю) управляли Секретариатом Центрального комитета.