Советско-германские договоры 1939-1941 годов: трагедия тайных сделок

Пожалуй, не будет преувеличением утверждать, что в своей речи на этом съезде Сталин фактически ставил крест на концепцию коллективной безопасности, которая проводилась советской дипломатией в течение ряда лет после прихода фашизма к власти. Как ни парадоксально, но именно в докладе 10 марта из его уст прозвучала мысль о том, что главными поджигателями войны в Европе выступают сейчас английские и французские империалисты, а не Германия. Несомненно, что такие высказывания, к тому же с самой высокой партийной трибуны, да еще первым лицом партии и государства, не приближали, а отталкивали и отдаляли вероятных партнеров. Западу в то время не без оснований мерещился большевистский экспансионизм, в результате чего политические деятели в отношениях с СССР осторожничали, многое не договаривали, не доверяли. Синдром их опасений был вполне объясним и логика его была предельно проста; уж коли советский авторитарный деспот на протяжении многих лет методично истребляет лучших людей из среды собственного народа, то что ему до других стран и народов – непременно раздавит без тени сомнения «во имя торжества мировой пролетарской революции». К тому же логика подсказывала, что ни одно государство не станет рисковать, заключая договор о совместных действиях, а тем более, вступать в войну с заведомо ослабленным союзником. А ведь именно к этому состоянию были приведены советское государство и ее Вооруженные Силы в результате массовых необоснованных политических репрессий и всевозможных сталинских «чисток» в командном составе Красной Армии.

Разумеется, что кроме означенных выше причин, повлиявших на ход и исход трехсторонних переговоров, нельзя сбрасывать со счетов и тот «классовый» эгоцентризм, который царил в ходе переговоров. Он не позволял договаривающимся сторонам понять друг друга: Москва западные демократии воспринимала как неисправимых «империалистических хищников»; неприязнь Лондона, Парижа, Варшавы, Бухареста и иже с ними к социализму, боязнь «красной заразы», в свою очередь, затмевали политическое сознание западных политиков. Представляется, что именно это мешало обеим сторонам трезво осмыслить контуры реальной опасности. Тогдашние недальновидные политики прямо заявляли: пусть, мол, Гитлер совершит вожделенный антибольшевистский поход на восток, а там будет видно. Для них фашизм казался меньшей опасностью, чем жесткий сталинский режим в СССР. Единовластный самодержец, привыкший принимать решения, которые оказывали влияние на судьбы миллионов людей, тоже надеялся, что заключением союза с Гитлером он непременно направит фашистскую Германию на «империалистических хищников» и тем самым в их взаимном противоборстве ослабит своих потенциальных противников. История показала, что политические промахи, амбиции и корыстные расчеты каждой из сторон обернулись колоссальной мировой трагедией, стоившей десятки миллионов человеческих жизней, неисчислимых материальных затрат и потерь.

7. Сентябрьские кульбиты советского руководства

Еще раз вернемся к германо-польско-советским событиям в контексте отношений Берлина с Москвой.

Связав себя пактом Молотова Риббентропа, советское руководство уже через неделю – с нападением Германии на Польшу – оказалось перед дилеммой. Надо было либо признать войну со стороны Польши справедливой, национально-освободительной, каковой она в действительности и являлась, и тогда оказать помощь жертве агрессии, но тем самым нарушить договор с Германией. В крайнем случае – занять по отношению к Польше «доброжелательный нейтралитет». Либо предстояло назвать войну империалистической, войной за пересмотр Версальского мирного договора и ждать ее итогов. В этом случае советское руководство, оставив нерушимыми договорные отношения СССР и Германии, могло бы дождаться полного завершения военных действий, капитуляции правительства Польши или оставления им пределов своей страны и в соответствии с секретным протоколом ввести советские войска на польскую территорию, нс отягощая себя, как тогда казалось, нарушением норм международного права. Однако и при таком подходе были моральные издержки. Советский Союз, еще вчера настойчиво боровшийся за создание системы коллективной безопасности, предстал бы в глазах мировой общественности как пособник фашистского агрессора.

Еще при подписании договора с Германией Сталин не мог не понимать уязвимость своей позиции. Не случайно он вычеркнул тогда из преамбулы слово о дружбе с фашистским государством. Все его последующее поведение представляет собой лавирование между полюсами этой дилеммы. Прежде всего, он сделал попытку по дипломатическим каналам возбудить у правительств Англии и Франции интерес к продолжению прерванных в двадцатых числах августа военных переговоров, даже предложил дату их возобновления – 30 августа. Зондаж, однако, оказался безрезультатным.