Советско-польские дипломатические отношения 1918- 1939 годов в отечественной историографии

Вот мнение российского историка С.З. Случа на действия советской дипломатии на данном этапе – "вне зависимости от взаимоотношений с Польшей, сохранение ее государственной независимости и территориальной целостности, несомненно, отвечало национально-государственным интересам Советского Союза" представляется необоснованным[160].

В этой сложной обстановке один «Советский Союз настойчиво боролся за создание системы коллективной безопасности, которая могла бы обуздать агрессоров и предотвратить вторую мировую войну»[161].

Англия и Франция не оставляли попыток найти некую компромиссную формулу, которая позволила бы продолжить переговоры с СССР. 18 августа на запрос Боннэ польский посол в Париже Ю. Лукасевич ответил, что "Бек никогда не позволит русским войскам занять те территории, которые мы у них забрали в 1921 года». Боннэ заметил, что угроза столкновения с Германией делает "для вас необходимой помощь Советов", Лукасевич заявил, что "не немцы, а поляки вторгнуться вглубь Германии в первые же дни войны!" Но он обещал передать запрос в Варшаву. В свою очередь, Бек 19 августа заявил французскому послу, что "у нас нет военного договора с СССР; мы не хотим его иметь[162].

Советский план предусматривал также и участие в совместных военных операциях Польши и Румынии. Он имел три варианта, которые предусматривали действия СССР, Англии и Франции в случае нападения агрессора:

1. В случае нападения блока агрессоров на Англию и Францию СССР должен был выставить 70 % от тех вооруженных сил, которые бы выставили Англия и Франция против главного врага – Германии. В этом случае предусматривалось обязательное участие в войне Польши, которая должна была бы сосредоточить на своих западных границах 40–45 дивизий.

2. В случае нападения агрессора на Польшу и Румынию эти страны должны были выставить на фронт все свои силы, а Советский Союз – 100 % тех вооруженных сил, которые выставят Англия и Франция непосредственно против Германии.

3. В случае нападения главного агрессора на СССР, используя территории Финляндии, Эстонии и Латвии, Франция и Англия должны немедленно начать боевые действия против главного агрессора, выставив на фронт 70 % тех сил, которые будут выставлены Советским Союзом[163].

С советской стороны было подчеркнуто, что «без положительного разрешения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР, по ее мнению, обречено на неуспех»[164].

Переговоры не двигались с места с первых дней.17 августа стало окончательно ясно, что дальнейшие заседания бесцельны и не приведут к нужному результату. «Обстановка вечером 17 августа была мучительной, – пишет в своих воспоминаниях участник переговоров капитан Бофр. Мы находились на грани разрыва, со всеми вытекающими из этого серьезными последствиями, и все еще не имели никакого ответа на наши телеграммы по основному вопросу, который Ворошилов поднимал с такой настойчивостью». Бофр признает, что «Проблема заключалась не в том, чтобы добиться у поляков ответа, согласны они или нет на пропуск советских войск через свою территорию, а в том, чтобы найти лазейку, которая позволила бы продолжить переговоры»[165].

Советское правительство, несмотря на противодействие со стороны оппонентов делало все зависящее от него, чтобы добиться успешного завершения англо-франко-советских переговоров.

«Советское правительство, – говорил В. М. Молотов послу США в Москве Штейнгардту, – относится со всей серьезностью к положению в Европе и к своим переговорам с Англией и Францией. Этим переговорам мы придаем большое значение, что видно уже из того большого времени, которое мы отдавали этим переговорам.

Мы с самого начала относимся к переговорам не как к делу, которое должно закончиться принятием какой-то общей декларации. Мы считаем, что ограничиваться декларацией было бы неправильно и для нас неприемлемо. Поэтому как в начале переговоров, так и сейчас нами ставился вопрос так, что дело должно идти о конкретных обязательствах по взаимопомощи в целях противодействия возможной агрессии в Европе. Нас не интересуют декларативные заявления в переговорах, нас интересуют решения, которые имеют конкретный характер взаимных обязательств по противодействию возможной агрессии. Смысл этих переговоров мы видим только в мероприятиях оборонительного характера на случай агрессии, а в соглашениях о нападениях на кого-либо мы не согласились бы участвовать. Таким образом, все эти переговоры мы ценим постольку, поскольку они могут представлять значение как соглашение о взаимопомощи для обороны от прямой и косвенной агрессии»[166].