Советско-польские переговоры 1918–1921 гг. и их влияние на решение белорусского вопроса

Российско-украинская сторона также использовала многочисленные приемы для срыва мирной конференции, но таким образом, чтобы перед международным сообществом ответственность была бы возложена на польскую сторону. Как отмечалось в телеграмме К. Б. Радека к Г. В. Чичерину, В. И. Ленину, Л. Д. Троцкому от 23 августа 1920 г., основной дипломатической задачей барановичско-минского этапа советско-польских переговоров являлась не только подготовка к новой военной кампании, но и стремление по компрометации польской стороны перед странами Антанты. Даже предлагалось передать С. Грабскому или другому представителю партии эндеков письма Ю. Ю. Мархлевского («отредактированные») к жене об общем ходе беловежских и микошевичских переговоров, которые происходили в неофициальном формате, содержание которых не было известно членам партии эндеков [30]. Кроме этого, в августе 1920 г., через посредничество Л. Б. Каменева английскому руководству было сообщено о «переговорах Ю. Ю. Мархлевского с И. Бернером», что вызвало заинтересованность Великобритании. Английское руководство рекомендовало использовать этот факт против завышенных требований Польши [11]. 14 августа 1920 г. в письме В. И. Ленина к Г. В. Чичерину высказывалась просьба о направлении Л. Б. Каменеву «всех фактов, которые доказывают, что Франция и Дашиньский срывают встречу в Минске» [345, s. 320–321].

Достаточно отметить случай расклеивания официального приказа РВС Западного фронта, подписанного Л. Д. Троцким, в котором польская делегация обвинялась в проведении шпионской и диверсионной работы, обосновав это наличием в ее рядах членов разведки и контрразведки. Кроме того, по специальному поручению народного комиссара иностранных дел РСФСР польская делегация, лишенная радиостанции по причине неисправности, была вынуждена любые отношения с Варшавой осуществлять через советскую станцию в конкретно определенные часы, что давало возможность контроля над процессом радиотелеграфной связи, ликвидировало вероятность «использования радио в разведывательных целях» [27]. Эти действия советской стороны вызвали протест министра иностранных дел Польши, поставили под угрозу срыва заседания мирной конференции.

Специфику советско-польских переговоров на барановичско-минском этапе (июль – начало сентября 1920 г.) составляли ряд неофициальных встреч польских и советских дипломатических представителей как накануне открытия Минской мирной конференции (17 августа – 2 сентября 1920 г.), так и во время ее работы. 24 июля 1920 г. поступило неофициальное предложение от А. А. Иоффе, на тот момент руководителя советской делегации на советско-латышских переговорах и сотрудника Народного комиссариата иностранных дел РСФСР, польскому послу в Латвии В. Каменецкому о налаживании тайных встреч между представителями обеих сторон. Советский представитель прислал телеграмму с предложением и текстом ноты РСФСР к Великобритании, в которой находились советские условия заключения перемирия и мира с Польшей. Одновременно М. М. Литвинов, советский представитель в Дании по делам заключения советско-английского договора по обмену военнопленными, также обратился к польскому Министерству иностранных дел с целью организации встреч по делам общества Красного Креста. В итоге на отдельном совещании Я. Сапего с В. Каменецким и М. С. Коссаковским было принято решение о направлении польских представителей: М. С. Коссаковского и Э. Залесского в Копенгаген, а В. Каменецкого с К. Петрушевским – в Ригу. Но польская миссия в Копенгаген не удалось по причине сложностей, что возникли при отправке М. С. Коссаковского и Э. Залесского через Гданьск из-за отсутствия необходимых дипломатических документов. Поэтому, чтобы не тратить время, М. С. Коссаковский был направлен в Ригу 31 июля 1920 г. вместе с В. Каменецким, К. Петрушевским [419].

С 2 по 9 августа 1920 г. в Риге проходили встречи торгового представителя РСФСР в Латвии Я. С. Ганецкого и члена советской делегации на советско-латышских переговорах И. Л. Лоренца с М. С. Коссаковским и В. Каменецким. На самом деле, на отмеченных переговорах Коссаковского – Ганецкого в августе 1920 г., кроме главного вопроса обмена заложников, гражданских военнопленных, поднятого еще на беловежско-микошевичском этапе советско-польских переговоров в июле-ноябре 1919 г., советской стороне было предложено обсудить «другие» спорные вопросы. Однако положительных результатов эти встречи не имели [5].