– То, что вы сделали сегодня для Арчи… вы не должны были, – сказал он, как только они оказались одни.
– Так же как вы не должны были спасать Сесили, – с жаром возразила она. – Но теперь, когда мы оба скомпрометировали себя поступками, которые нам не следовало совершать, можно спокойно дожить этот вечер.
Китти сама не понимала, что ее так раздражает и почему она из всех людей обратила свой гнев именно на Рэдклиффа. Объяснение могло быть только одно: под устремленным на нее тяжелым взглядом ее снова посетило неуютное чувство, что собеседник видит ее насквозь. Этот джентльмен не просто смотрит, он все подмечает, напомнила она себе и усомнилась, что сможет выдержать это теперь.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил он.
– Так, дайте подумать, – ответила она жизнерадостно, начиная снимать плащ, не слишком заботясь о том, чтобы ее движения были грациозными… – Я не помолвлена с мистером Пембертоном, чем намеревалась завершить этот вечер. Я не та сестра, какой себя считала, я своим небрежением довела Сесили до того, что она выбрала побег как естественный способ привлечь мое внимание. – Она сбросила плащ, не заботясь о том, где он упадет. – Но я по-прежнему в огромных долгах и – о да! – ни на шаг не приблизилась к тому, чтобы от них избавиться.
Теперь она возилась с пуговицами на перчатках, но заледеневшие пальцы беспомощно скользили по шелку. В припадке гнева она затрясла рукой, что, конечно, не принесло никакой пользы.
– Да, я прекрасно себя чувствую, – заключила Китти.
Она сражалась с перчатками до тех пор, пока другая рука, крупнее, чем ее собственная, не поймала ее за локоть. Жестом велев ей не шевелиться, Рэдклифф наклонился и начал спокойно высвобождать крохотные пуговицы из петель. Застигнутая врасплох, Китти присмирела, наблюдая за ним. Он быстро, но аккуратно расстегнул пуговицы на левой перчатке и, взявшись за кончики пальцев, стянул ее с руки. Он ни разу не коснулся обнаженной кожи, но Китти вдруг пронзило ощущение невероятной близости – обжигающей, несмотря на холод в гостиной. Рэдклифф знаком попросил ее протянуть вторую руку, она безотчетно подчинилась и опустила взгляд на его склоненную голову. Буря ярости стихла и больше не надувала паруса.
Ему – в который раз – снова удалось ее ошеломить.
– Надеюсь, вы понимаете, я очень вам благодарна за то, что вы сделали для Сесили, – произнесла она наконец, когда он добрался до запястья.
Последняя пуговица отказывалась подчиняться, и он нахмурился.
«Может ли он почувствовать через ткань, как колотится мой пульс?» – подумалось Китти.
– А я благодарен вам, – откликнулся он, не поднимая головы. – За то, что вызволили Арчи из этой клоаки. Вы поступили очень храбро – храбрее, чем позволено любому человеку.
Ее щеки вспыхнули, и она возненавидела себя за это.
– Что тут скажешь… – ответила она неловко. – Он не заслуживал такой участи.
Рэдклифф бережно стянул правую перчатку – с тихим шелестом соскользнувшего шелка – и протянул Китти обе.
– Жизнь не всегда идет по плану, – напомнил он. – И мы оба совершили ошибки в том, что касалось наших семей. Арчи сегодня угрожала неподдельная опасность, а я был слишком рассеян, чтобы заметить признаки, и слишком самонадеян, чтобы внять вашему предупреждению. Его жизнь была бы непоправимо разрушена, и я никогда бы себя не простил. Могу только принести ему извинения и постараться исправиться.
Их взгляды встретились. В комнате было тихо, лишь трещал в камине огонь, и, глядя друг другу в глаза, они замерли в ожидании. В ожидании того, что произойдет дальше, словно это событие – каким бы оно ни было – неизбежно случится, и необходимо лишь дождаться его прихода. Молчание длилось – одно мгновение, следующее. Прислушиваясь к стремительному биению сердца, Китти сжимала в ладони перчатки. Она резко втянула в себя воздух, не в силах выдержать ни секундой дольше… А потом их отвлек громкий стук наверху. Они подняли глаза, прислушиваясь к топоту Сесили, которая шагами мерила комнату.
Рэдклифф взял шляпу и сказал:
– Я вас оставлю, вам следует отдохнуть. Встретимся в понедельник вечером.
Когда он вышел из дома, Арчи дружески болтал с Лоуренсом у кареты, его расположение духа, кажется, почти полностью восстановилось.
– Домой? – спросил Арчи, в его голосе звучали облегчение и страх.
– Домой, – подтвердил Рэдклифф. – Давай обсудим, что скажем маме.
– Это будет ужасно, – простонал Арчи.
– Хуже некуда, – согласился Рэдклифф. – Истово проси прощения, но не придумывай себе оправданий. И постарайся как можно скорее ее обнять. Она любит тебя, и ей больно видеть, что ты страдаешь.
– Может, она не заметила, что меня нет, – предположил Арчи, впрочем, без особой надежды. – Чувствую себя дураком.
– Время от времени мы должны позволять себе побыть дураками, особенно в молодости, – возразил Рэдклифф. – Но я не могу оправдаться даже молодостью. Я должен был тебе помочь, Арчи, ведь я видел, что ты хочешь поговорить. Но мне также жаль, что ты не пришел сам.