Совок – 12

Теперь мне предстояло доломать психику Алексея Мордухаевича и окончательно превратить его в рафинированного мерзавца. В подлеца, ради своей свободы предавшего любимую, хоть и далеко не самой первой свежести женщину. Ну и ради спасения собственной задницы от гнусных посягательств уголовных содомитов.

Начинать я решил традиционно, то есть, с правды. С той самой толики правды, с помощью которой мне совсем недавно удалось перетянуть на свою сторону алёшину начальницу.

— Ты знал, что твоя бабка на меня своих ублюдков натравила? — грозно и обличающе обратился я к жертве энуреза и сложившихся обстоятельств, — И не просто натравила, а велела им меня убить⁈ — я достал из кармана наручники и, бескомпромиссно застегнул их на руках клиента.

— Какая еще бабка? — выпучил на меня свои удивлённые бельмы кандальник, — Нету у меня бабки. Давно уже умерли мои бабки. Обе!

Было незаметно, что Алёша сейчас дуркует, включив третью скорость дебилизма. Похоже, что баба Маня в его глазах вовсе не бабка, а еще огонь-баба! И, что для этого жулика с тонкой душевной организацией она по-прежнему желанный персик. Да, персик слегка перезрелый, но для него пока еще не утративший своего шарма и притягательности. Что ж, кладовщик Вязовскин, как всякий уважающий себя художник, имеет на это полное право. У каждого в этом мире свои представления о прекрасном. Кто-то любит баб молодых и красивых, а кому-то подавай хромых и горбатых пенсионерок. Слава богу, живём мы в самой свободной на планете стране, где каждый дрочит, как хочет…

— Хорошо, хрен с ней, пусть она не бабка! — не стал я без крайней нужды ранить романтическую душу влюбленного геронтофила, — Но мне-то от того ни хера не легче! Меня по её указке три дня назад убить пытались! Самым настоящим образом пытались башку мне железом проломить! — не сбавляя оборотов, прорычал я и, протянув руку, по-дружески сжал горло собеседнику. — Удавлю, падла!

Кадык кладовщика я стиснул от души. Не оставив ему никаких сомнений и надежд на моё притворство. На неискренность звериного негодования нормального советского потерпевшего-милиционера. Алексей захрипел и томно закатил глаза. А я в ту же секунду задним умом запоздало пожалел, что не заставил его как следует пописать перед тем, как посадить к себе в машину. И заодно для страховки покакать. Не дай бог опять… Пришлось так же, как и продавщица, поступиться принципами и слегка ослабить хватку.

— Я про твою старуху Изергиль тебе говорю! — я внёс ясность относительно обсуждаемой персоналии, — Про полюбовницу твою, про эту старую суку Ирсайкину! — решил я протестировать своего респондента.

Не на шутку обеспокоенный недостатком воздуха Алексей, на нелестные эпитеты в адрес своей дамы сердца внимания не обратил. Я расценил это, как добрый знак и продолжил давить на его тонкую, и ранимую психику творческого человека.

— Говори, паскуда, ты знал, что она ко мне мокрушников подослала? — рычал я, словно голодный медведь-шатун.

Маятник Алёшиных переживаний сегодня уже дважды качнулся до самых крайних точек. И амплитуда от минуса к плюсу случилась настолько большой, что пришлось даже менять ему штаны. И вот теперь настал момент, когда ему снова предстоит очень резко и беспредельно жестко сменить полярность своих эмоций. И тогда он поплывёт. Должен поплыть!

— Чего ты, тварь, зенки на меня таращишь, я тебе конкретный вопрос задал! — решив рискнуть, я опять по-серьёзному вмял в шею кадык своего визави. — Отвечай, бабко#б дырявый, ты знал, что эта старая блядь ко мне Скобаря с подельником отправила?

По заметавшимся глазам иуды я понял, что Скобаря он знает. Быть может, близко с ним знаком и не был, но знает. То есть, знал.

— Мне точно известно, что ты знаком с этим ублюдком, поэтому врать мне не смей! — дальше сдавливать глотку кладовщика было уже опасно и я слегка тряхнул его.

Алёшина голова безвольно мотнулась из стороны в сторону и он начал закатывать глаза под лоб, теряя связь с действительностью. Я забеспокоился, так как и у более мужественных утырков при таких реакциях частенько освобождается мочевой пузырь. Очередного наводнения мне не хотелось. И отпустив глотку слишком чувственного молодого человека, я отвесил ему пару подлещиков. С правой и с левой стороны. В строгом соответствии с библейскими канонами.

— Ты дуру мне тут не гони, давай уже просыпайся! — замахнулся я для третьего бодрящего подзатыльника.