Совок – 12

— Зачем вы врёте, Сергей Егорович⁈ — обличающее начал меня стыдить педераст с задатками литературного гения, — Даже, если я что-то и знал про левые дела Якова Самуиловича, то совсем немного! Можно сказать, что ничего я не знал! Об этом вам всякий скажет! А уж в его незаконных махинациях со спиртом я совсем не участвовал! Может, и рад был бы поучаствовать, но он меня к ним не подпускал! Так-то, Сергей Егорович! — торжествующий Алёша в запальчивости хотел принять гордую позу, но забыл про наручниками, которые безжалостно осадили его благородный порыв.

— Всё сказал? — дождавшись, когда герой-любовник выпростается своими аргументами и фактами, вступил в диалог и я. — А теперь давай, поговорим серьёзно, Алексей! У тебя как со зрением, нормально?

Положив свою папку на переднее пассажирское сиденье, начал я доставать из неё протоколы допроса свидетеля. Их я изготовил сразу после завтрака, еще находясь дома. Было их всего три. Можно было бы и больше, но лень победила и я ограничился лишь фальшаками от граждан Лунёва, Скобарева и Шалаева. Не тот Алёша человек, чтобы для него лепить бутафорию по максимуму.

— На, читай! — я поднес к его лицу первую бумажку, — И потом не говори, что всё это наговоры злых завистников!

Мой полоняник неохотно начал вглядываться в исписанный бланк. Через минуту он уже неотрывно вчитывался в мою писанину шевеля своими толстыми губами. По лицу Алёши Мордухаевича сначала скупо, а потом всё чаще и обильнее стали скатываться горошины пота. Надо полагать, что возникшая вдруг уверенность, начала сразу же покидать робкую душу этого, безусловно, творческого человека.

— Это неправда! — оторвавшись от грубо слепленного на кухонном столе фальшака, возопил сын израилев, — Всё, что тут написано, это всё неправда!

По всей видимости, зигзаги извилистой судьбы нечестного и несчастного Алёши, в последний год его жизни сильно побили его психику. Он уже не был тем прежним Вязовскиным, переполняемым уверенной наглостью и апломбом хозяина жизни. Судимость и бесславная отсидка в СИЗО лишили его большинства иллюзий. Теперь он не заблуждался и ни кому, и ни во что не верил. На собственной многострадальной заднице убедившись, что жизнь, она далеко не всегда праздник. Наоборот, иногда это чей-то мозолистый хер в жопе. Да еще и не один за долгую тюремную ночь. И без какого-то предварительного согласования с её хозяином.

— Ты думаешь, это кому-то интересно, Алексей? Что на самом деле ты не при делах? — сочувственно спросил я, дождавшись, когда стенания, доносящиеся с заднего дивана, утихнут, — Ты же уже опытный сиделец и знаешь, что самый справедливый в мире советский суд судит не по правде, а по материалам уголовного дела! Или не так? Или я говорю что-то не то?

Я достал из бардачка припасённую для себя бутылку «Боржоми» и открыв её квартирным ключом, протянул узнику.

Алексей, не отрываясь, крупными и громкими глотками опорожнил бутылку. Придётся выводить его наружу, подумал я. Иначе он обоссыт мне заднее сиденье!

Забрав от греха пустую бутылку, я протянул ему следующий бланк. Якобы подписанный Лунёвым. Его мой пассажир читал с неменьшим интересом. И снова потом выражал громкое возмущение. Кляня людскую подлость и всеобщую склонность к огульной клевете.

— Это же бессовестный наговор! — горячился впавший в беспокойство бывший председатель городского литературного общества, — Сергей Егорович, я прошу вас, скажите, вы же понимаете, что это неправда? Что это кем-то спланированна я провокация?

Я был полностью согласен с Алексеем относительно его оценки предъявленных ему бумажек. Туфта абсолютная! Однако, вместо подтверждающего ответа, я предъявил ему третий протокол. На этот раз, повешенного в ИВС главного технолога «ликёрки» Шалаева. Его «показания» в этой серии были самыми убойными и самыми подробными.

В этих, почти трёх страницах воровской исповеди как раз и угадывался зловещий пузырёк с зелёнкой. Той самой, которой мажут лоб врагам советской власти. Чтобы расстрельной пулей не занести в голову приговорённого какую-либо инфекцию.

Алексей уже несколько минут, как не кричал и не выражал своего возмущения беспредельной человеческой подлостью. Он упорно продолжал ознакамливаться с рукописным текстом безукоризненно слепленного фальшака. Трагично вздыхал, шмыгал носом и снова вчитывался в текст. Уголовное дело, которое начал я, а закончила прокуратура, его научило многому. И в первую очередь, к уважению процессуальных документов, касающихся его судьбы.

— Это только три протокола, Алексей! — сочувственно произнёс я, — Если тебе интересно, я тебе потом в СИЗО все остальные их показания привезу. Жалко мне тебя, Алексей! Такое впечатление, что тебя по этому делу паровозом решили пустить. Слишком уж твоя фигура для этого удобна! Можно сказать, идеально подходишь ты для организатора вашей спиртовой афёры! И да, ты же сам видел, они на тебя еще производство и реализацию левой водки вешают! Ты хоть понимаешь, под какую статью тебя подсовывают, Алексей?

Я вылез из автомобиля и, открыв заднюю дверь, отстегнул наручники.