Проехал я, косясь по обе стороны улицы, три или четыре квартала, прежде чем на глаза попалась вывеска нужного мне магазина. По-отечески переживая за оставленного без присмотра Алексея, быстро замкнул дверцу «тройки» и вприпрыжку кинулся к «Промтоварам».
Отдел, в который я устремился, изобилием ассортимента меня не порадовал. Собственно, другого я от этого тлеющего очага госторговли и не ожидал. Подлетев к скучающей за прилавком продавщице, я попытался вовлечь её в решение, теперь уже не только Алёшиной, но и моей, воняющей ссаниной проблемы.
Дебелая тётенька неопределённого возраста и пергидрольной масти, рвения не проявила и из осенней спячки выходить не пожелала. Она с безучастным лицом смотрела на меня, как на надоедливого комара и упорно хранила величественное молчание. Не отреагировала она и на моё повторное обращение, которое я протранслировал ей уже более зычным тембром. Обратной связи так и не случилось, а время, между тем, поджимало. Чтобы как-то её взбодрить, и согнать с её аморфной физиономии выражение снулой камбалы, я изобразил жгучее возмущение. Решительно потребовав книгу жалоб, и предложений. Это подействовало. Хоть и не кардинально.
— Всё, что есть, всё перед вами, молодой человек! Смотрите, выбирайте, меряйте! — не скрывая своего превосходства над приблудным простолюдином, лениво снизошла она, — А книга жалоб находится у директора! — не моргнув глазом, соврала наглая торговка.
Доказывать ей, что она ошибается с выбором объекта для своего собственного самоутверждения, мне было некогда. И я без лишних слов последовал её хамской рекомендации. Развернулся на пятках и поспешил к рядам с вешалками.
Не догадавшись спросить у любимца жопошной уголовной публики, какой у него размер брюк, я решил, что буду выбирать товар на глазок, но с запасом на вырост. На размер больше. Или даже на два.
Исходя из всё еще искрящего и дымящегося в душе гнева на так не вовремя обмочившегося Алёшу, я решил немного поглумиться. Из всего убожества, что мне предлагала советская торговля, я выбрал самые весёлые штаны, но далеко не самой весёлой расцветки. Как мне показалось, пошиты они были из толстого драпа. Из такой ткани у меня было пошито пальто, которое я с большим неудовольствием носил в пятом или в шестом классе. По всей видимости, это был залежавшийся неликвид, оставшийся еще с прошлой зимы. Материал показался мне толщиной с подошву моих ботинок и, на мой взгляд, он был рассчитан на морозы сурового Заполярья. Ткань имела густой начес на изнаночной стороне и сомневаться, что алёшины яйца взопреют уже через минуту, было бы глупо. Злорадно усмехнувшись, я снял с перекладины вешалку с арктическими брюками и двинулся к той, которая умела спать на своём рабочем месте с открытыми глазами.
Посмотрев на меня, как на продукт однополой любви, усугублённой инцестом, работница прилавка, она, не изменив своим принципам, не проронила ни слова. Что-то черканула на бумажке и отправила меня с ней на кассу. Где мне было объявлено, что акт мокрого вандализма подкосил мой бюджет аж на восемнадцать рублей и восемьдесят копеек. Уплатив означенную сумму, я вернулся с чеком в отдел мужской одежды и получил плотный свёрток, обвязанный шпагатом.
Когда я вернулся к томящемуся у забора Алексею, то с облегчением выдохнул. Всё было так же, как я и оставил, торопливо ринувшись за подменкой. Оказалось, что вопреки моим опасениям, у прикованного к чугунной ограде зассанца всё было ровно. Никакая хулиганствующая пацанва палками в него не тыкала. И милиционеры ППС не шарились у него по карманам в поисках документов. Облегченно выдохнув во второй раз, я отстегнул своего подопечного и поспешая, повёл его за машину.
— Переодевайся в сухое! — строго приказал я излишне впечатлительному юноше с не менее впечатлительным мочевым пузырём, — И только попробуй еще раз обоссаться, гадёныш! — я сунул ему в руки свёрток с новыми штанами.
— И нехер мне тут рожу кривить! — на корню пресёк я всплеск неудовольствия, заметив, как перекосился ликом творческий человек, распаковавший обновку, — Специально взял тебе такие! Чтобы с одного раза насквозь проссать не смог. Быстро давай, переодевайся!
Мой крестник, что-то бурча себе под нос и оглядываясь по сторонам, начал разоблачаться. Видимо, приняв мои угрозы всерьёз и расценив их, как реальные, злить меня он не хотел.
— И трусы снимай! — потребовал я, — Нам с тобой еще долго сегодня общаться предстоит, а я человек брезгливый!
Протестовать Алексей Мордухаевич не решился, но пока менял штаны, на меня он посматривал без особой приязни. Помещать в салон и даже в багажник осквернённые шмотки я ему не позволил. Но посоветовал занычить их где-нибудь поблизости в соседних кустах. Посмотрев на свои, почти высохшие тряпки с горьким сожалением, бережливый Алёша подчинился. После чего подвязал новые портки магазинным шпагатом. Сведя к нулю вероятность того, что они с него спадут в самый неподходящий момент.
— Садись в машину! — милостиво разрешил я обновлённому творцу, — Нас ждут великие дела!