Совок – 12

Однако, его не потребовалось. Видимо, не настолько уж и невменяемым был Алексей и мой замах он каким-то образом отследил. Открыв широко глаза, мой собеседник стремительным рывком отринулся от меня в угол между сиденьем и дверью. И не теряя ни секунды, начал аргументированной скороговоркой доказывать мне свою непричастность к случившемуся со мной злодейству. И снова я с глубочайшим удовлетворением отметил, что свою подругу он выгораживать в эту роковую минуту остерегается. Вывод из всего происходящего напрашивается только один. Между личной безопасностью и благополучием своей любимой бабы Мани, Алёша Мордухаевич выбор, скорее всего, сделает правильный. И этот выбор, как мне представляется, будет не в пользу мадам Ирсайкиной.

— Врёшь, сука! — моё лицо исказилось жгучим недоверием, — Не верю я тебе! Сам не понимаю, зачем пожалеть тебя хотел. Всё, передумал я и прямо сейчас на тюрьму тебя отвезу! А потом в прокуратуру поеду со всеми бумагами! — ткнул я пальцем в папку с фальшивыми протоколами, — Пусть прокурорские тебя в расстрельный коридор готовят!

Лицо заблудшего сына богоизбранного народа перекосилось и в глазах его заплескался животный ужас. Не страх, а именно ужас. И именно животный. Как у коровы, которую тащат на верёвке через ворота в забойный цех.

— Сергей Егорыч, я матерью клянусь! — тонким голосом константинопольского евнуха заблажил фаворит старшей кладовщицы «ликёрки», — Поверьте мне! Ради бога, поверьте! — трясущимися губами пытался убедить меня Алёша в своей непричастности, — Машка меня в свои дела никогда не посвящала! Она вообще никому не верит и всегда всех стережется! Она и мне не верит!

Я сделал вид, что задумался над его словами. И начал сверлить глазами алёшины зрачки. Потом отвернулся в сторону.

— В общем, сам выбирай, Алексей, либо ты мне сдаёшь свою бабку и сдаёшь её со всеми потрохами, либо мы прямо сейчас едем в прокуратуру. А оттуда, можешь не сомневаться, уже часа через два-три ты отправишься на тюрьму! В моём сопровождении!

— Я не хочу на тюрьму! — дрожащим голосом тихо сообщил мне своё пожелание любитель перезревших женщин, — Я домой хочу! Пожалуйста!

Далее была рутина. Которая отняла у нас с Алексеем почти два часа и добавила в мою папку шесть исписанных с двух сторон листов. Два из которых были протоколом допроса свидетеля Вязовскина. А всё остальное, его признание от чистого сердца. Во всех смертных экономических грехах Якова Самуиловича Водовозова. И почти треть порочащего текста была набором клеветнических измышлений в отношении старшей кладовщицы Ирсайкиной. Ознакомившись с которыми, любой человек и даже не являющийся правоохранителем, сразу же поймёт, кто самый опасный жулик в государственной алко-монополии. И кто является главным врагом советской экономики на отдельно взятом ликёро-водочном заводе.

Несколько раз Алексей пытался взбрыкнуть и отказаться от оговора Марии Антиповны. Но я каждый раз загонял его под лавку, два раза при этом влепив ему дружеские затрещины. После чего он, скуля и тяжко вздыхая, продолжал конспектировать мои измышления. Но всё когда-нибудь кончается, закончились и наши с ним мучения. Аккуратно прибрав совместно рождённый пасквиль, я приготовился уже всерьёз потрошить своего информатора.

Все обязательные прелюдии состоялись и теперь осталось самое главное. Настало время вычислить лежбище наследницы покойного Якова Соломоныча. В то, что для хранения несметных сокровищ мадам Маня приспособила свою лачугу, мне категорически не верилось. Она, безусловно, животное и животное, скорее всего, не самое умное. Но в непроходимой тупости подозревать её было бы недальновидно. И подтверждением тому для меня служил обведённый вокруг собственного хера, ныне усопший опер Губанов. На долгие расчеты и вычисления времени у меня не было. Единственным источником нужной мне информации был хныкающий справа от меня пассажир.

— Последний к тебе вопрос, Алексей! — стараясь сохранять злобную угрюмость на лице, повернулся я к нему всем корпусом, — Ты не дурак и сам понимаешь, чтобы убрать из-под топора твою голову, надо под него подсунуть чью-то другую. Или не понимаешь? — я вопросительно изогнул бровь и еще больше нахмурился.

Литератор и в какой-то степени кладовщик, активно затряс головой, показывая тем самым, что такие элементарные выводы ему вполне по силам.

— И ты, я надеюсь, так же хорошо понимаешь, что голова эта принадлежит вздорной старухе Марье Антиповне Ирсайкиной? Ты ведь понимаешь это? — пришпилил я героя-любовника жестким взглядом.

Отводя от меня глаза, Алёша заёрзал своей хитрой и потасканной жопой по сиденью. Однако, колебался он недолго и его непослушные разуму губы невнятно прошептали: «Понимаю!». Но мне и этого было достаточно.