Совок – 12

— Пошли, Алексей, пришло время поприветствовать твою подругу! — я опять прихватил творческого геронтофила за воротник и, не обращая внимания на его протестующие попискивания, двинулся к открытой двери сарая.

Втолкнув Алёшу в распахнутую дверь, я шагнул вслед за ним. И сразу же, следуя вбитым рефлексам, сместился вправо, чтобы не маячить дурной мишенью на фоне светлого пятна дверного проёма.

Для того, чтобы разглядеть в правом от себя углу копошащуюся в какой-то бытовой рухляди Ирсайкину, мне хватило света, проникающего через дверь и пыльное окошко.

Все сомнения, которые до этой минуты еще оставались в моей недоверчивой душе, рассеялись. Мария Антиповна спешила, как могла. Видимо, ей очень хотелось приготовить к эвакуации заветную кубышку еще до того, как здесь появится её полюбовник.

— Здравствуйте, Марья Антиповна! — как можно громче проявил я вежество и почти искреннее уважение к заблудшей даме. — Надо же, как повезло тебе, Алексей! Скосил я взгляд на мил-дружка мадам Ирсайкиной, — Смотри, какая чистоплотная и хозяйственная у тебя подруга! Едва успела отработать восемь часов на благо родины, и не теряя ни минуты, она уже здесь! Порядок на твоей даче наводит! — вслух позавидовал я графоманствующему спиртоохранителю.

Кладовщик-литератор по-прежнему стоял там, куда я его давеча отшвырнул и хлопал глазами в сторону полюбившейся ему ветеранки. Смотрел он на неё, жалко ей улыбаясь. Чувство вины сочилось из его выразительных семитских глаз и смешивалось оно с возрастающей ненавистью. Которая с двух сторон, от его бабы Мани и него самого, была обращена на меня.

— Ты зачем его сюда притащил⁈ — злобно оскалилась Мария Антиповна, попеременно бросая полные лютой неприязни взгляды то на Вязовскина, то на меня и непонятно, к кому из нас обращаясь. — Господи, какой же ты придурок, Лёша, ну когда ты наконец поумнеешь⁈

Я решил не принимать близко к сердцу хулительные слова расстроенной женщины. Судя по последней фразе, придурком мадам Ирсайкина считала всё же не меня. Сзади послышалось наполненное жгучей обидой пыхтение героя-любовника.

— Это не я его, это он меня сюда притащил! — из-за моей спины плаксиво огрызнулся творческий кладовщик. — Он меня силой заставил тебе позвонить!

— Вон оно, что!! — перекосившись лицом, злобно выдохнула, глядя на меня любительница юношеской плоти, — И чего тебе от меня надо? Зачем сюда-то припёрся? Прислал бы повестку и я сама бы к тебе явилась! Прямо в кабинет!

Я смотрел в глаза злобствующей тётки и терпеливо ждал, когда она выговорится. Чтобы в самый подходящий момент оглушить её неудобным вопросом. И смотрел я на неё очень внимательно.

Быть может, потому и разглядел в её горящих углями зрачках что-то нелогичное и не соответствующее её словам. Особенно мне не понравился её торжествующий взгляд, который она бросила мне за спину. Туда, где я оставил ликёро-водочного Иуду.

Повинуясь условным рефлексам, я шагнул в сторону и почти успел обернуться, когда боковым зрением зафиксировал движение со стороны тыла. И резко подался назад, навстречу этому движению.

Удар мотыгой пришелся по спине и частично по левому плечу. И, слава богу, что черенком, а не рубящей металлической частью. Если бы я не подшагнул к бойцовому кладовщику, а, наоборот, попытался от него отодвинуться, то отточенной железякой мне бы прилетело по голове. Или по хребту. Что тоже ни разу не сахар.

Нет, спина и плечо не отсохли, но сразу же налились нехорошей и деморализующей сознание болью. Захотелось прямо здесь лечь на правый бок и подогнуть под себя ноги. Но перед этим кого-нибудь убить каким-нибудь негуманным способом. Вопреки всем Женевским конвенциям. Я сделал еще шаг навстречу вероломному агрессору и изо всей силы впечатал кулак этому «кому-то» прямиком в челюсть. Лязгнув зубами, Алексей Мордухаевич артистично закатил глаза и грузно обрушился на земляной пол сарая.

Глава 11

Опавшего наземь кладовщика какое-то время можно было не опасаться и это меня радовало. Но одновременно с этим не радовало то, что баба Маня вдруг оказалась женщиной решительной и способной на самые опрометчивые поступки. Которые, по моему мнению, ну никак не согласовывались с её почтенными летами и дородной фигурой. С некоторым запоздалым удивлением я отметил, как она, переваливаясь по-утиному и сжимая в руках какое-то кухонно-бытовое орудие, резко засеменила в мою сторону. Двигалась она неуклюже, но, можно сказать, что вполне стремительно. И абсолютно безмолвно.

Именно эта мясницкая молчаливость вкупе с искрящейся из глаз жаждой моей смерти и убедила меня в вероятности самого плохого исхода. Для меня. Зрачки её ведьмячьих глаз переполнялись непреклонной решимостью. И кровожадных намерений они не скрывали.

Вступать в единоборство с безумной бабкой, вооруженной тяпкой для рубки капусты мне не хотелось. Я счел это самым пошлейшим из ведомых мне пижонств. И потому, бодро управившись за полсекунды, я выдернул из-за спины когда-то затрофееный у Воронецкого ПМ. Не теряя драгоценного времени, передёрнул затвор и направил ствол на не по годам шуструю разбойницу.