Совок 7

Тютюнник же, наоборот, постепенно расплывался в улыбке. Из его спины будто бы, как из детской пирамиды с круглыми деревянными блинами, выдернули центральный штырь и он расслабленно растекся на стуле. Наконец-то физиономия начальника розыска стала непривычно доброй и беспредельно довольной.

— Но тут вот какое дело! — протянул я Дергачеву картонные корки из-под уголовного дела с листочком внутри, — Беда в том, что все исходящие документы, включая подписанное лично вами ходатайство, именные. И во всех них указаны данные не майора Тютюнника, а старшего лейтенанта Гриненко, товарищ полковник! Так-то оно и ничего бы, переделать ходатайство для РОВД никакая не проблема, бумага всё стерпит! Как, собственно, и заводской ответ. Им ведь без разницы, кому квартиру отдавать! Всё равно у них она уже не останется. Но вот это письмо горкома партии, подписанное не абы кем, а лично Первым секретарём, поправить вряд ли у кого-то получится! Скандал большой может случиться! Хотя, быть может, я и ошибаюсь…

Теперь уже мне самому не хотелось смотреть в глаза, как при жутком запоре напрягшихся начальников. И тогда я перевёл взгляд на Стаса. Но, видимо поторопился, так как друг еще не отморозился и без понимания происходящего, таращился в мою сторону без доброты в колючих зрачках. Пришлось снова вернуться простецким взором к начальствующему составу.

— Это чья подпись? — тупо глядя на лилово-синюшную светокопию горкомовского письма, испросил начальник Октябрьского РОВД, тыкая толстым пальцем в документ.

— Палагина там подпись! — заверил я недоверчивого подполковника, — Николая Михайловича. Первого секретаря городского комитета нашей руководящей партии.

Мельком глянув на Гриненко, я с удовлетворением отметил, что старлей покидает стылое состояние глубокозамороженного судака. Он немного ожил и уже посматривал на окружающих не без торжества. Как бы маятник не качнулся в противоположную сторону и Стас, накрытый эйфорией, не покрыл херами своего непосредственного начальника. В присутствии начальника РОВД это будет выглядеть не очень скромно.

— Это точно, настоящая подпись? — всё еще не доверял мне главный районный милиционер, переводя взгляд то на бумагу, то на меня.

— Никак нет, товарищ полковник, не настоящая! — подтвердил я самые удручающие его сомнения, — Это всего лишь копия! Оригинал находится в Производственном объединении имени Орджоникидзе! — глядя на моментально ожившего майора Тютюнника. — Но, если вы сомневаетесь, то я прямо сейчас могу набрать Сергея Степановича Копылова и он вам всё подтвердит!

Я сделал вид, что тянусь через стол к телефонному аппарату, но Дергачев грубо оттолкнул мою руку.

— Не надо, лейтенант! Иди, работай! И ты, Гриненко, тоже иди!

Стас сиял, как бляха душары-новобранца перед строевым смотром. А я стремительно погружался в пучину тоски и тревожной апатии. Послезавтра мне предстоит отстаивать еще одну спорную жилплощадь. Больше всего мне сейчас хотелось проснуться и с облегчением выдохнуть, забыв про многосерийный квартирный кошмар…

Глава 21

Кабинет начальника Октябрьского РОВД мы с Гриненко покидали под тяжелыми взглядами руководящего состава. Я успел отметить, что из всех троих, самые недобрые глаза были у начальника уголовного розыска. Майор Тютюнник смотрел на нас со Стасом так, будто мы на пару с опером только что обоссали обе его штанины.

— Паскуда! — сквозь зубы процедил всё еще нервно вибрирующий опер, когда мы, быстро пройдя через приёмную, оказались в коридоре. Но шагов через десять его хмурое лицо неожиданно разгладилось и на него вернулось счастливое выражение.

— Как думаешь, Серёга, отстанет от меня Тютя? — уже через следующую секунду снова забеспокоился Станислав, схватив меня за руку. — Ну какого хера он прицепился? Это же мы сами… То есть, это же ты мне хату пробил! Чего он на чужой кусок свою пасть разевает? И еще эти суки! Они же нормальные мужики всегда были! Что Дергачев, что Захар! Как же так, Серёга?

На моей памяти, не боявшийся прежде ни бандитских ножиков, ни пуль опер, попав в алчущие зубы самых справедливых в мире чиновных хищников, вдруг растерялся. Причем растерялся он до какой-то детской наивности школьника из младших классов. Парень родился и вырос в стране, где всегда так вольно дышит человек. И потому как-то еще верил в честных командиров. Но вдруг настал момент, когда пришло прозрение.

Мне стало жалко друга. Объяснять что-либо ему бессмысленно. Не сможет он, и особенно сейчас, понять, что так было, есть и всегда будет. Учение Дарвина, в отличие от теории Ленина, действительно верно. Но что с ним и ему подобными будет, когда в двухтысячных к власти придут еще более честные люди⁈ Намного принципиальнее, чем святой апостол Тютюнник. СССР 2.0, в образе еще более справедливой государственной формации, сознание Стаса уже не переживёт. Сломается. Как сломалось оно почти у всех совграждан. Придётся таким, как он либо беспросветно бухать, либо, обретая скрепы, плыть по течению. Постепенно вставая с колен. На дно…