Совок 7

— Сергей, ты прав, конечно, — вступил в разговор, ранее сидевший безмолвно Захарченко, — Никто тут и не спорит, что Станислав никого не ущемляет в данном конкретном случае! Однако во всём должен быть порядок! Или ты против порядка?

— Да чего с ним-то разговаривать, Василий Петрович? — снова вскипел начальник «угла», обращаясь к Дергачеву, — И вообще, причем тут следствие, и, тем более, причем тут этот Корнеев? Со своим опером я уж как-нибудь и сам разберусь! То есть, мы разберёмся… — поняв, что его порядком и не по чину занесло, уже гораздо тише поправился Тютюнник.

— Ты успокойся, майор! Не мельтеши и не шуми! — досадливо поморщился подполковник, — Есть тонкости, о которых ты наверняка не в курсе! — он повернулся к Стасу, — Корнеев, я так понимаю, самое деятельное участие принимал в улучшении твоих жилищных условий? Так? Или не так? Что скажешь, Станислав?

— Так! — затравленно выдавил из себя опер, по-прежнему не понимая, в чем его беда, но безошибочно чувствуя, что она непременно есть и где-то совсем рядом.

— Тут такое дело, Сергей, — неохотно продолжил Захарченко, — Ты тоже пойми нас правильно! Кроме всего прочего, есть еще справедливость и выслуга лет! А еще есть субординация и заслуги перед родиной…

— Короче так, Корнеев! — очевидно подполковнику Дергачеву надоело нерешительное соплежуйство своего зама и он решил рубануть по гордиеву переплетению одним махом, — У товарища Тютюнника выслуги в два с лишним раза больше, чем у твоего друга Гриненко! А еще у него ранение, которое он еще опером получил при задержании особо опасного рецидивиста! В общем, есть предложение заселить Гриненко в двухкомнатную квартиру майора. Заметь, вне очереди! А ту, что вы со Стасом выкружили у заводчан, надо будет уступить товарищу Тютюннику! Так будет честно! Как ты на это смотришь?

Ай да Тютюнник! Ай да сучий сын и её же сучий потрох! Всё-таки моё паскудное предположение подтверждается. Советские опера, неизвестно как, но надыбав информацию об выделенной Стасу трёшке, закудахтали и, не понимая сути данного процесса, вместе с обидой слили инфу нашему майору. А он решил восстановить социальную справедливость! И, что характерно, поощрив по-царски себя любимого. Даже про своё стародавнее ранение вспомнил! А, между прочим, незабвенный товарищ Чапай в таких случаях говорил, что, если тебя ранили, то сам ты и есть дурак! И я с тем Чапаем в этом его утверждении отчасти согласен. Совсем не факт, что тот, задержанный Тютюнником ООР, был намного опаснее нашего приснопамятного Толика Воронецкого! Я даже полагаю, что наоборот. Упыря Воронецкого, который целенаправленно шел убивать меня, мы с тем же Стасом и Борей Гусаровым задержали гораздо профессиональнее. То есть, без никому не нужных ранений. Пусть, и с летальной зачисткой этого самого Воронецкого.

Четыре пары глаз смотрели на меня, искромётно светясь разными чувствами. Самые выразительные глаза были у Тютюнника и у Стаса.

— Корнеев, я понимаю, что всё далеко не так просто с этой квартирой! — устало провел рукой по лицу подполковник Дергачев, — Помню я твои слова о личных договорённостях. Потому и позвал тебя сюда. И разговариваю с тобой сейчас по той же причине! Пойми и ты нас! У твоего друга Гриненко еще вся жизнь впереди! Ему еще служить, как медному котелку! Он еще, может быть, генералом станет и тогда квартира у него пятикомнатная будет! А майору через три года на пенсию выходить! Если уж на то пошло, Корнеев, то и мы с Виталием Николаевичем таких квартир не имеем!

Последний довод Дергачев очевидно считал убийственно-неотразимым. Он и произнёс-то его с некоторой обидой в голосе. Дав понять, что не по чину мы оскоромиться с этой роскошной квартирой умыслили.

И всё бы ничего, но надо было как-то выкручиваться. И выкрутиться хотелось бы по-еврейски. Или, хотя бы по-оперски. Что, в общем-то, по совести сказать, практически одно и то же. Главное, чтобы в живых остались не только овцы с волками, но и самому уйти из этого кабинета подобру-поздорову. И хорошо, чтобы, без больших обид со стороны Дергачева. Непонимание Тютюнника и даже Захарченко я уж как-нибудь, да переживу.

— Я только «за», товарищ полковник! Я со всем удовольствием! — стараясь не перебарщивать, я преданно оглядел весь присутствующий в помещении начальствующий состав, — Если у товарища Тютюнника ранение, да еще и выслуга, то кто ж спорит! Тогда, конечно, ему сподручнее будет на Садовую заселиться! Я так полагаю, что и Станислав войдёт в положение и уступит товарищу майору!

На Стаса Гриненко в эти секунды я старался не смотреть. Потому что смотреть на него было невозможно. По лицу друга вразнобой медленно текли две едва заметные слёзинки. Но сам он этого, судя по его безучастному виду, не замечал. Он просто сидел, глядя в никуда перед собой блестящими стеклянными глазами.