Читаем «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года полностью

Я сейчас рассказал не о работе Сталина, я не лингвист, я рассказал о разговорах студентов. Не всех студентов. Для большинства философия была формальной дисциплиной, по которой надо получить зачет и ничего больше. Наша группа чесать языками любила и философствовала с интересом. Я имел удовольствие в этой группе учиться.

О чем мы только не болтали. Так, нас очень интересовали Время и Пространство – они безграничны или бесконечны? Мы добалтывались до того, что ни времени, ни пространства нет. Есть отрезки времени и пространства, которые можно измерить эталонными отрезками, а безграничные или бесконечные время и пространство измерить нельзя, «а то, что нельзя измерить, не существует».

Ближе касалось нас то, что относилось к науке и технике, и мы это, разумеется, в группе обсуждали.

Науке и образованию в стране придавалось первостепенное значение. Начав с Ликбезов и Рабфаков, страна многократно увеличила число обучающихся в высших учебных заведениях.

На самой высокой точке Москвы, на Воробьевых горах возвели не дворец Главы государства, не дворец Законодательного собрания, не Храм утверждающий непоколебимость веры, как гарантию неизменности, а Храм утверждающий сомнение, как исходный импульс всех наук, изменяющих мир.

Люди, занятые наукой, лишены непререкаемой веры, они сомневаются, они даже не верят своим глазам. Все люди тысячи лет наблюдали – видели, что Солнце крутится вокруг Земли, а какой-то чудак засомневался, и оказалось, что Земля летает вокруг Солнца. Все люди знают, что расстояние от дома до трамвайной остановки не изменится – будешь ли ты идти на трамвай или бежать, и часы в это время будут идти независимо от того, стоишь ли ты или бежишь. Всем было очевидно, что время и пространство ни от чего не зависят, что они абсолютны, а один чудак засомневался и показал, что время и пространство относительны. Казалось бы, всё (!) – докопались до истины, но вот стали размышлять о Большом Взрыве, и пришло сомнение в универсальности теории относительности.

Сомневающиеся дали людям трамвай, самолет, микроволновку, автоматическую стиральную машину, мобильный телефон и многое другое, в том числе, и сомнение.

И на Воробьевых горах вознеслось величественное здание Университета, распространяющего знания, полученные поиском, порожденным сомнениями.

Ни у кого из нас не возникало сомнения в отношении мудрости Сталина, может быть, у тех, кто был повзрослей и поумней, и возникало, но у них хватало ума и жизненного опыта об этом помалкивать. Обсуждали мы то, что вертелось вокруг «пресловутой генетики» и «лженауки кибернетики». Я не помню содержания наших дискуссий, но они, безусловно, выражали наше недоумение. Понятия о генетике и о кибернетике у нас были на уровне критики Вейсманизма-Морганизма, на лекциях Марксизма – Ленинизма, как противоречащих Дарвинизму, но т. к. это клялось, то у нас возникало сомнение в обоснованности этих поношений. Уже само словосочетание: «буржуазная лженаука», нас настраивало на недоверие к критике и на доброжелательный интерес к тому, о чем мы не имели понятия. «Правильно» отвечая при зачетах и экзаменах, мы об этом вольно болтали на семинарах и на переменках в институтских коридорах.

Уже сейчас я задумался, как же Сталин, понимая значение науки, не понял значения этих наук, которые к XXI веку стали ведущими прогресса.

Эта ситуация является хорошим примером того, каким вредным для познания может оказаться догматизм (вера).. Вызывает изумление, что Сталин проигнорировал то, что в любом движении – а вне движения нет существования – реализуется единство и борьба противоположностей. Наследственность (генетика) обеспечивает сохранение вида, а изменчивость (по Дарвину) обеспечивает приспособляемость этого вида к меняющимся обстоятельствам существования. Уж в чем-чем, а в философских категориях Сталин разбирался безупречно.

Ну, а в отношении кибернетики причина ошибочного представления о ней лежала в принципиальной ошибке Марксизма-Ленинизма, который только человека наградил способностью мышления, а деятельность всего остального царства живого ограничил реализацией условных и безусловных рефлексов. На этом фоне вопиющей глупостью казалось представление о возможности создания искусственных устройств, способных выполнять элементы логического мышления.

Короче, – это была глупость со стороны Сталина, надолго затормозившая развитие и биологии, и математики, и физики.

В наших размышлениях – а юноши студенческого возраста не могут не размышлять – личность Сталина занимала ведущее положение. Причем, часто не называя имени, а как бы абстрактно.

Прошло более полувека, и что бы я сейчас сказал:

Палач он был и физический и духовный, но на самой высокой точке Москвы он поставил не что-нибудь, а университет!!!

Грозный. Петр. Сталин

Графоаналитический метод в демографическом анализе

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное