«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Я бы согласился с партийными оценками, если бы они не навязывались мне, как для меня обязательные. Для нас, потребителей искусства, это были темы для «трепа», нас они никаким боком не касались. На всяких там поэтов и композиторов нам было наплевать. Отберут перо и бумагу у Зощенко – будет писать кто-либо другой, не будет Шостаковича – будет другой кто-нибудь. Свято место в голове пусто не бывает – если музыку захочется послушать, найдем, что послушать – уже столько насочиняли, что по разу все не переслушаешь. Если почитать захочется, найдем, что почитать – уже столько понаписали, что по разу все не перечитаешь. А работников искусства эта, начертанная партией линия в искусстве, касалась не бока, а сердца. Им было приказано осуждать, хотя, вроде бы, никто такого приказа и не давал. Они осуждали, но, осуждая, они плакали, потому что те, кого они осуждали, были люди из их рядов, они как бы сами себя осуждали.

Между прочим, сама эта линия колебалась в зависимости от обстановки. Книги «12 стульев» и «Золотой теленок» в то время, когда сюжеты книг были той действительностью, из которой они были взяты, не переиздавались, поскольку они «возводили клевету» на эту действительность. Перед войной уже вымерли Кисы, нэпманы и Антилопы Гну, и книги после войны оказались полезными, чтобы проиллюстрировать, как изменилась жизнь за прошедшие полтора – два десятилетия, как она далеко ушла от изображенного. Их переиздали, и мы «вырывали книги друг у друга из рук», чтобы познакомиться с недавно «запрещенными». А нынешние ненавистники России кратковременной действительностью, описанной в этих книгах, характеризуют весь советский период нашей истории.

Сталину не нужно было, как его сатрапам, ходить в театр и читать книги только потому, «что товарищ Сталин ходит в театр и читает книги». Сталин сам решал, куда ему пойти, т. е. его интерес к искусству были искренними. И надо сказать его художественное чутье были незаурядными. Недавно мне довелось услышать трансляцию воспоминаний о Московском Художественном театре. Автор рассказывает, что когда какое-то время МХАТ был в творческом провале, Сталин посоветовал им поставить пьесу Горького «Враги». Коллектив театра до этого в своих репертуарных поисках, конечно, рассматривал и эту пьесу, но не нашел в ней того, что увидел Сталин. Игнорировать совет Сталина театр, разумеется, не мог, а когда по его совету вчитался в текст, в «слова, слова», понял их и проникся, то постановка «Врагов» оказалась одной из вершин в ряду вершин творческих достижений театра.

Сталин понимал силу искусства, и когда в 41-ом над Москвой нависла угроза, он некоторых деятелей искусства специальным самолетом вывез из Москвы, в частности Ахматову.

Сталин понимал силу искусства, и в 43 году, в год жестоких боев, создается новый большой музыкальный коллектив – Московский симфонический оркестр. Идет война, а в Новосибирске строится величественный оперный театр на 2000 мест, и на третий день после победы – 12 мая 45 года в этом театре ставится Иван Сусанин и публика встает, когда хор исполняет «Слався», а следом Кармен, Травиата. Сталин приоритетным считал классику, стараясь через классику поднять общий уровень культуры народа.

Сталин понимал силу искусства и следил за тем, чтобы искусство на массы влияло в нужном направлении. Малейшее отклонение от требуемого направления пресекалось неукоснительно. В отношении Зощенко, Ахматовой, Шостаковича и Мурадели у него было неудовольствие качеством, и их «поругали» – жестоко в те времена ругали, на какое-то время лишая заработка, а Мейерхольда и Бабеля, подозревая их в недостаточной преданности, любитель искусства расстрелял. Список расстрелянных и репрессированных деятелей искусства (от 5 до 10 лет, Мандельштам там и умер) займет не одну страницу, и эти списки одобряли другие деятели искусства – одни сквозь слезы, другие – веря обвинениям, а третьи со злорадством. И трон Сталина, и трон Гитлера не висели в воздухе, они опирались на народ. Когда Сталин расстреливал Бабеля, его поддерживала основная масса интеллигенции за успехи в развитии культуры. Когда Гитлер жег костры из книг на улицах Берлина, его поддерживала основная масса интеллигенции за консолидацию немецкого народа. Эх, деятели культуры, как легко из вас сделать стадо баранов. Впрочем, нет – это могут сделать только очень умные талантливые пастухи, ведь не бараны же, в самом деле, деятели культуры. Сталин был законченный талантливый Тиран. Расстреляв в 37—38 годах 700 000 – в основном служащих, он был почитаем толпой, да и интеллигенцией, как безусловный Вождь.

Не знаю, считал ли себя сам Сталин корифеем всех наук, но он твердо знал, что любое его высказывание немедленно станет истиной непререкаемой, и поэтому публиковал свои воззрения по любым, удостоившихся его внимания темам (сам писал!).

На мое удовлетворение от моего согласия с воззрениями Сталина по вопросам языкознания, знакомая девушка лингвистка Броня втолковывала мне:

– Эдик, то, что он написал, элементарно. Лингвисты спорят о другом.