«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том I. СССР до 1953 года

Жена коллеги из семьи, с которой мы дружим, Ольга – дочь машиниста, одиннадцатый ребенок в семье, рассказывает, что ее брата – Виктора Дмитриевича Быстрова, студента факультета пушного хозяйства, еще до её рождения за несдержанную студенческую болтовню осудили и направили на строительство Беломорканала. Виктор Дмитриевич классово был «чист» – сын машиниста, он был судим за легкомысленность. Ведь он не был борцом против Советской власти, не был агитатором, призывающим к борьбе против проводимой политики. Там в лагере Виктор окончил педагогический институт, и после освобождения работал директором школы. Конечно, не все в лагерях учились, других и на воле не заставишь учиться.

В 49-м году Виктор Дмитриевич решил избавиться от совершенно не пригодной к педагогической деятельности учительницы и по клеветническому доносу мужа этой учительницы – члена партии, вновь был осужден на 7 лет за, якобы, антисоветские взгляды на воспитание.

Ужаса натерпелись братья и сестры осужденного – дети пролетария, члены партии – исключат, не исключат?… Что, значит, быть исключенным из партии? Ну, беспартийный ты и беспартийный, но ты Советский человек, а если ты исключенный, то значит, ты в чем-то провинился – в данном случае не уследил за взглядами брата, и тебя осуждают на недоверие. Это как отлучение от церкви в православии. Но обошлось.

Отправили его в лагерь на Кольском полуострове добывать апатиты. Он и в этом лагере стал учиться и окончил техникум нерудных ископаемых.

После смерти Сталина, Виктора Дмитриевича в 54-м году освободили и реабилитировали. Но он не стал уезжать, а как специалист остался работать на «своем» комбинате, и перевез туда семью; там его дети получили Высшее образование. Это интересный момент в истории страны – многие из бывших заключенных и на апатитах, и в Норильске, и на шахтах Колымы после прекращения сталинских репрессий, и осознания, что это принципиальное изменение ситуации, остались жить и работать на «своих» предприятиях, на своих рабочих местах.

Заключенные участвовали в важных для страны стройках, проекты строек были выполнены грамотными инженерами, труд руководством стройки и работниками НКВД был по возможности хорошо организован так, чтобы уложиться в плановые сроки. Специалистов по возможности старались поставить на такие работы, чтобы использовать их знания; (не обязательно, но по возможности). Так, похоже, Берием были созданы «шарашки».

Юра Воробьев в семейных мемуарах пишет о неком Петре – начальнике его отца. Петр был из богатых и поругивал советскую власть, которая не давала возможности богатеть, а отец из бедняков – середняков ему поддакивал. Дело кончилось тем, что пришли и несознательного вражеского элемента забрали прямо с работы – из конторы, а отца предупредили: «А ты-то что? Туда же захотел?». Петра отправили строить Беломорканал. Там была организована настоящая работа с оплатой труда, он был бухгалтером. Из зарплаты вычиталось на питание, на одежду, на оплату охраны, за жилье в бараке, а остальное откладывалось на сберкнижку. После освобождения он на эти деньги, взяв еще кредит, построил дом. Этот дом до сих пор стоит на Красной Глинке (2000г).

Простой человек ко всему старается приспособиться, как солженицинский Иван Денисович, а искренние идейные коммунисты считали, что человека действительно можно перевоспитать трудом. Простая, не именитая интеллигенция (был такой термин: «Народная Интеллигенция») готова была, как и Иван Денисович, на любое перевоспитание – лишь бы выжить.

Смех, да и только: Солженицыну за Ивана Денисовича не дали Ленинской премии из-за того, что его герой приспособленец, а Советский человек должен быть борцом!

Вот, непримиримая именитая интеллигенция, отправленная на Соловки, такому трудовому перевоспитанию и не поддавалась, она стояла на своем, мало того, протестовала, а это вызывало глухую злобу у исполнителей перевоспитательной работы. Многие из именитых, которых тюремщики оценили, как не поддающихся перевоспитанию, были казнены, а многие, как Лихачев, дожили до реабилитации.

По замыслу, создавались-то Соловки как «отстойник», куда поместили революционеров, с которыми разошлись в вопросе о путях развития революции. Расстрелять их было нельзя – это были боевые товарищи тех, кто стоял у власти, и держать на свободе было нельзя, потому что разногласия были принципиальными, а огонь революционного кострища в народе еще не потух. Троцкого и многих других выслали, чтобы не путались под ногами и не мешали строить бесклассовое общество, а эти посидят, увидят, что не правы и образумятся. И условия в лагере первое время были, как на даче, откуда нельзя уехать.

Однако революционеры, которые шли к революции сквозь царские тюрьмы и каторги, не были ренегатами, «под Сталина» не сгибались, и «дача» превратилась в тюрьму, а идейных пришлось расстрелять. Даже, не расстреливали, а умерщвляли выстрелом в затылок. Ведь оппозиция в принципе не предполагалась.