— Попытай счастья у американцев, радость моя.
Один из янки встал и направился к нам. Когда он подошел, я его разглядел. Мы вместе проходили подготовку в учебном лагере. Неплохой был парень. Он тоже меня узнал.
— Привет, старшина. Неважная у тебя компания, — сказал он. — Здравствуй, здравствуй, Глэдис, — кивнул он моей соседке. — Вот уж не думал встретить тебя здесь. Пришла вернуть долг?
Ух, как она рассвирепела… в четверть первого ночи, в замызганном кафе с унылыми коричневыми стенами, где столики покрывали клеенкой, а в окна хлестал дождь со снегом, она просто запылала от ярости.
— Кто ты такой? В жизни тебя не видела!
— Хватит валять дурака, Глэдис. Ты меня облапошила и смылась с моими денежками. Пять месяцев назад, когда я первый раз оказался в этом проклятом городишке. — Он обернулся ко мне. — Ты, старшина, очень заинтересован в этой даме?
Я задумался. Не могу сказать, что мне нравятся американцы, но, когда инструкторы орали на нас благим матом, а мы под ружьем бегали вверх и вниз по холмам, провались они в болото, мне казалось, что у этого парня котелок варит.
— Могу тебе уступить, — сказал я. — Она хотела поужинать за мой счет, вот и весь интерес. А я хотел отделаться от нее. Так что действуй.
— Две сотни долларов. Все, что я получил за отпуск после Гвадалахары. Неплохой куш, старшина. Влететь в такую историю, да еще в этом чертовом городишке — хуже не придумаешь, поверь, старшина. Хорошо еще, я встретил знакомых ребят и перехватил деньжат. Две сотни долларов, Глэдис, больше мне ничего от тебя не нужно.
На мгновение она будто окаменела. Два педераста захихикали. Их нечасто угощали таким представлением.
— Говорю, в жизни тебя не видела, — повторила Глэдис, хотя каждому дураку было ясно, что она лжет.
— Зря ты, Глэдис, стоишь на своем, лучше отдай деньги добром, а то от тебя мокрое место останется, — спокойно сказал американец.
Он был зол как черт, но держал себя в узде. Одному нас научили в лагере, про который я говорил. Не выходить из себя, чтобы не наделать глупостей.
За столиком перед нами вояка разделался с яйцами, вытер руки серо-зеленым носовым платком — дар благотворительного фонда — и, покачиваясь, пошел за шинелью. Решил, что пора. Платить ему было не нужно — в таких заведениях платишь, когда приносят еду, или остаешься голодным. Но тут Глэдис крикнула:
— Не уходи! Он меня изобьет!
Солдат посмотрел на нее невидящими глазами.
— Так тебе и надо. Янки, что ли, изобьет? Бой с американцами… Пропади все пропадом.
И он ушел, может, подумал, что ему своих забот хватает. Американец одной рукой сжал Глэдис запястье, а другой открыл ее сумочку и вывалил на стол все, что там было. Бог ты мой, сколько хлама она таскала в сумке! Чего-чего она только туда не насовала — все на свете, кроме денег! Американец перерыл сумку, само собой, зря. С таким же успехом он мог искать воду в Сахаре. Тогда он ударил Глэдис по щеке, но не сильно.
— Размотала деньги, — прорычал он.
— Полиция! Полиция! — закричала Глэдис без особого энтузиазма. Два других американца блокировали дверь и телефон.
— Правильно, зови полицейских. Я им расскажу веселенькую историю, пусть явятся, тюрьма по тебе давно плачет, — зловеще прокаркал янки.
Один из педиков засмеялся. Американец обернулся.
— Послушай, ты можешь хоть разорваться от смеха, но не в свое дело не лезь.
До этой минуты двое мальчишек сидели не шелохнувшись. Точно одеревенели от изумления. Такого они никак не ожидали. Я вот что хочу сказать: мы посылаем ребятишек в школу, где им забивают голову всякой ерундой, и, — как только они получают клочок бумаги с надписью «Аттестат», вся эта наука вмиг улетучивается, а что такое жизнь — этому их никто не учит. Я думаю, в те времена они были мальчишки как мальчишки, просто у них нервы сдали с непривычки. Им, наверное, все уши прожужжали про благородного Галахада и других таких же идиотов, не говоря про всю остальную белиберду, а тут они увидели, как в эту игру играют на самом деле, и, само собой, растерялись. Американец снова залепил Глэдис пощечину. Один из мальчишек приподнялся.
Другой американец принял боевую позу, тогда я подумал, что лучше не допускать побоища. Я никогда не лез в драку очертя голову, всегда сначала прикидывал, есть ли расчет махать кулаками, из-за этого некоторые простаки частенько рвались показать мне свою храбрость. Вот тогда я приходил в ярость и приступал к делу, а уж если я что-нибудь умел делать, так это драться. Я что хочу сказать: единственное ремесло, которому меня обучили, — это ремесло убийцы. Я научился убивать голыми руками, убивать с помощью любого оружия — шесть лет наше достопочтенное общество готовило из меня убийцу, профессионального убийцу. Поэтому я взял за правило драться только в случае крайней нужды. И само собой, до сих пор придерживаюсь этого, правила, а если уж дерусь, то чужими руками, тем более что кругом полно недоумков, готовых за фунт стерлингов размозжить голову кому угодно.