Современная австралийская новелла (сборник)

Но в те времена я дрался сам, дрался до победного конца, и горе было тому, кто со мной связывался, потому что я пускал в ход обе руки, обе ноги и голову, я молотил своего противника, не жалея сил, и старался выбить из него душу. Само собой, я без труда свалил мальчишку, когда заметил, что он хочет вмешаться.

— Сядь на место, — заорал я, следуя лучшим традициям морского офицерства.

Мальчишка встал во весь рост.

Глэдис заскулила. Ни тени жалости не мелькнуло на лице американца. По-моему, он даже обрадовался. Есть такие люди — радуются, когда от их кулаков плачут. У меня брат такой. Давным-давно, мы еще сопляками были, наш дядюшка подарил моей младшей сестренке игрушечный замок с куклой у окошка. Внизу по цоколю шла надпись: «Рапунцель, Рапунцель, распусти волосы!», когда игрушку заводили и нажимали маленький рычажок сбоку, волосы куклы рассыпались по стене замка. Игрушка была немецкая, смастерил ее, наверное, какой-нибудь развеселый толстяк, а его сыновья в это время уничтожали евреев в газовых камерах или прижигали сигаретами половые органы пленных борцов Сопротивления. Мой брат возненавидел этот замок, потому что вместо томагавка получил в подарок йо-йо. Он сломал игрушку, а вину свалил на меня, а потом как вспоминал про свой подвиг, так покатывался со смеху. Американец чем-то на него смахивал. Он тоже потешался.

Мальчишка сел, но лицо у него, сделалось такое… Я знал, что это значит, и что написано на мордальоне у американца, тоже знал. «Слава или смерть!» — вот что, и большинство ребят с такими лицами отдавали концы или получали медаль, если оставались в живых. Только они редко оставались в живых. В воздухе запахло порохом, надо было что-то предпринять. Я подошел к столику, где сидели мальчишки. Американец снова ударил Глэдис, сильнее.

— Выкладывай, — прорычал он. — Две сотни долларов.

Глэдис застонала, щека у нее вспухла.

— Я не брала денег. Ей-богу, не брала, Люк.

Рассвирепевший американец встряхнул ее.

— Вспомнила мое имя наконец?

— Я не хотела брать деньги. Он меня заставил! — завопила Глэдис.

Заставил, наверное, сводник, на которого она работала. Фокус старый как мир. Подцепить парня с отпускными в кармане. Подсыпать кой-чего в вино, а потом сбежать с его кошельком и отдать деньги своему дружку. Такие фокусы проделывали еще во времена Александра Великого, можете мне поверить.

На этот раз мальчишка встал. Приятель пытался его удержать.

— Нас это не касается, — прошептал он. — Нас это не касается.

— Что верно, то верно, — сказал я. — Не суйся куда не просят.

Но я знал, что зря болтаю языком. Когда у мальчишек появляется в глазах такое выражение, что им ни скажи — все зря. Они слышат трубный глас и видят огненные знаки. Хотя этот все-таки сел.

Я подумал, что лучше переменить тактику.

— Послушай, приятель, здесь чересчур людно, — сказал я американцу. — Увел бы ты ее в переулок потемнее и отдул за милую душу. А то еще полицейский в окно заглянет.

— Это ты дело говоришь, старшина, — сказал американец. — А ну пошли, Глэдис.

Американец потащил Глэдис к двери. Тогда мальчишка вскочил, и я увидел, что на этот раз его не остановишь.

— Отпусти ее. У меня есть деньги, вот, бери, — сказал он. — Двадцать три доллара. Больше нет. Вот, бери. Отпусти ее.

Товарищ повис у него на локте, но мальчишка стряхнул его и встал перед американцем. Два других янки бросились к нему, а хозяин — к телефону, тогда один из янки вернулся и загородил собой аппарат. Хозяин остановился.

Я подошел к мальчишке.

— Не валяй дурака, — сказал я. — Она сама виновата. Деньги взяла? Взяла. И нечего лезть на стенку. Послушай лучше своего товарища. У него есть мозги в голове.

Но он будто не слышал.

И тут я его уложил. Решил, что лучше разбить ему челюсть, чем отдать на растерзание американцам, они бы так разукрасили его портрет, что родная мать не узнала. Короче, выбрал меньшее из двух зол, на свой вкус конечно. Но мальчишка не угомонился: лежа на дощатом полу, среди плевков и окурков, он все порывался подняться и догнать американцев. Такой уж он был человек, таким и остался. Его приятель сидел не шелохнувшись, даже когда я свалил мальчишку, и то не шелохнулся. Перепугался насмерть, думал, наверное, что настала его очередь. Американцы ушли и уволокли Глэдис, больше я их никогда не видел, а слышать про них слышал: кто-то рассказывал, что они попали в жуткую переделку во время высадки на Филиппины.

Я взгромоздил мальчишку на стул и шлепнул пару раз по лицу, он слегка протрезвел. Тогда я влил в него чашку кофе. Это полностью вернуло его к нам, грешным, он вскочил и бросился к двери.

— Поздно, — сказал я. — Все уже кончено, ничего ты теперь не сделаешь. Наплюй. Считай, что набрался опыта. Прости, что я тебе врезал, но ты лез под нож. Эти американцы — настоящие бандиты. Вроде наших коммандос. Брось валять дурака.

Слезы побежали у него по щекам.