Исмо она не любит. Если бы любила, было бы легче, горести и заботы делили бы поровну. Теперь же во всем горький вкус предательства. И оба догадываются — у любви вкус иной. Однако они все еще вместе, будто окончательно смирились с мыслью, что ничего другого уже не будет в их жизни, что другого они — вечно голодные, живущие на одном картофеле — и не заслуживают.
Как быть? Неужели ее удерживают только его деньги? Который раз Лейла стала подсчитывать, сможет ли прожить одна. Работу ей обещали только к рождеству. И неизвестно — надолго ли. А вдруг — без работы, с ребенком?.. И потом, ребенку ведь нужен отец…
Звякнул дверной замок. Кто-то, тяжело ругаясь, встал в освещенном проеме двери. Это Валлу.
— Я поехал, с меня, черт побери, довольно…
Он не сразу заметил Лейлу.
— Что случилось? — спросила она.
— Слизняки чертовы! Что за люди? Ни стыда ни совести.
— Да в чем дело-то? — повторила Лейла.
— Там он, черт бы его побрал, в морозильнике, — лось-то. Не веришь? Сам видел. Лося, гады, припрятали, а нам говядину подсунули. Ну конечно, с чего это они будут нас, голытьбу, лосятиной угощать?
— Это правда?
— Во всяком случае, ночевать я здесь не буду.
Разъяренный, шатаясь, Валлу побрел к машине.
Он уже заводил двигатель, когда Лейла сообразила, что его надо задержать, ведь он совсем пьяный. Она прошла посыпанную гравием площадку, открыла дверцу машины.
— Тебе нельзя ехать, — заговорила она, — еще врежешься куда-нибудь.
— Подумаешь! Я вдовый, плакать по мне никто не будет, — ответил Валлу.
Но все не отъезжал. Сидел, уставившись на Лейлу. Она стояла у раскрытой дверцы.
— Ты не стой здесь — замерзнешь, — вдруг сказал он.
— Замерзну так замерзну, тебе-то что?
— Ох, смотри, когда-нибудь ты мне попадешься…
— Ты думаешь?
— Уверен. Уж очень ты подходящая…
Валлу вылез из машины, встал, пошатываясь, перед Лейлой. От него пахло самогоном.
— Пойдем со мной, Лейла… Погуляем, берег вон какой длинный, — попросил он.
— Знаю я эти прогулки, — усмехнулась Лейла.
— Ну конечно, как не знать, — перебил Валлу. — Эх ты, Лейла, Лейла, друг милый… Нет, не туда мы попали, голодранцы. Голодранцы мы или нет? — спросил он, дергая Лейлу за руку. — Как ты думаешь, а? Ну и пускай, пускай мы плебеи, правда? — сказал он и огромными ручищами притянул Лейлу к своей жаркой груди.
— Отпусти сейчас же, — потребовала Лейла.
— Почему? Потому что Исмо? — он ослабил объятия, Лейла вырвалась и, тяжело дыша, направилась к дому.
— А если бы не Исмо, пошла бы? — спросил он вслед.
— Может, и пошла бы, — ответила Лейла и поспешно скрылась за дверью.
Исмо, похрапывая, спал на диване, в ярком свете гостиной. Он лежал как-то комом, словно прихваченное морозом белье. Больше в гостиной никого не было. Во дворе вдруг зашумела машина, колыхнувшись, исчезли в воротах ее задние огни.
Сумасшедший, все-таки поехал. Что с ним будет, с этим лосятником? Вот и он исчез в октябрьской мгле, ринулся искать свои дальние земли, свои острова за огромным морем. Он гонит самогон, может сесть пьяным за руль, но не предаст, никогда не выстрелит в лосиху, за которой идет лосенок…
Лейла вдруг спохватилась: где ребенок? Почему молчит? Что с ним? Который час, и куда все подевались?
Она поспешно прошла гостиную, открыла дверь в комнату. Нет, не сюда — здесь крепко спит Тапани. Открыла еще одну дверь. Увидела лицо Эркки, с подоконника спрыгнула Туйя.
— Ты только не подумай чего-нибудь. Мы с Эркки старые приятели, так что ничего такого… — стала она оправдываться.
— Да, мы тут кое-чем обменялись, и все, — пошутил Эркки. — Не стоит шум поднимать…
— Валлу на машине поехал, — сказала Лейла.
— На машине? С ума сошел, — охнул Эркки. — Вечно он что-нибудь выкинет.
— Сейчас вернется, далеко не уедет, — пыталась успокоить его Туйя.
— Мне тоже пора, — поднялась Лейла и стала одевать ребенка.
— Уже? А где Исмо? — Эркки вышел из комнаты. — Я вам такси вызову.
— Нет, нет, не надо, я поеду на автобусе, — перебила его Лейла. По дороге сюда посмотрела расписание, еще успею на последний рейс.
Эркки пошел будить Исмо. Бледный как полотно, тот вышел в переднюю. Молча стал натягивать мятый плащ.
— Большое вам спасибо, — попрощалась Лейла с Эркки. — Особенно за лосятину.
Эркки так и остался стоять, глядя им вслед. Исмо брел за ней неотступно, прямо прилип как репей. Коляску он, конечно, затащить в автобус не смог — так был пьян. Лейла злилась — какой стыд перед людьми. Автобус трясло, и ребенок, конечно, расплакался.
Шел дождь. Трамваи уже не ходили, пришлось добираться пешком. Девочка кричала без остановки. Исмо понуро плелся рядом с коляской. На углу площади Камппи он поскользнулся и упал на мостовую.
— Ушибся? Вставай скорее, вставай, — тормошила его Лейла.
— Ты иди, иди…
— Ну вставай же, а то совсем промокнем.
— Я дрянь, я ужасная дрянь, — бормотал Исмо.
— Хорошо, хорошо, ты только поднимайся.