Современная финская новелла

Сиско получила от Мартти французские духи и две книжки. Все остальные — по книжке, а хозяин еще и альбом памяти Маннергейма. Мартти досталась пара черных бумажных носков и большие шерстяные перчатки с треугольными кончиками пальцев и черным орнаментом на белом фоне или наоборот. Он надел перчатки и пошевелил пальцами.

— Годятся? — спросила Сиско.

Она пошла с ним наверх стелить постель. Потом они присели на краешек кровати, держа друг друга за руки.

— Как тебе у нас нравится?

— Все больше и больше. Не уходи, посиди еще.

— Тебе пора спать. Ты с дороги.

— Я не устал. Но ты устала.

— Поговорим о чем-нибудь другом, — предложила Сиско.

— Когда ты приедешь в Хельсинки? У меня там квартира. Я ни о чем, кроме тебя, и думать не могу. А квартира обходится мне недорого — десять тысяч в месяц. Мне один знакомый нашел.

— Теперь не могу. Вот Юсси вернется из армии…

— Но как же? Ты ведь не кончила ученье. Плохо, если забудешь то, что знала.

— Это верно.

— Как я им понравился? Думаю, не очень.

— Не говори глупостей.

— Твоя сестра какая-то строгая. Ей-то я во всяком случае не пришелся по вкусу.

— Это тебе кажется. Пиркко всегда такая. Просто она спокойная. Ты увидишь, какая она хорошая, когда лучше ее узнаешь.

— Я думаю, не представится мне такого случая.

Наружная дверь хлопнула.

— Отец пошел в сауну, погреться напоследок, — сказала Сиско.

— Твой отец тоже, наверно, решил, что я рохля.

— Почему?

— Он велел заслонку закрыть, а я забыл.

— С кем не бывает. Я тоже не раз забывала. Да и печь там такая огромная, что не скоро остынет.

Был уже второй час ночи, когда дверь снова хлопнула.

— Отец вернулся из сауны, — сказала Сиско. — Я пойду.

— Где ты спишь?

— В угловой комнате вместе с Пиркко.

Когда Сиско спустилась вниз, Мартти разделся и лег. А свет не погасил. Пришлось снова встать. Он поглядел в окно: вон там стоят сосны, за ними в темноте белеет земля, дальше виднеется опушка леса — словно висит в воздухе. Наверное, так кажется потому, что земля и небо одинаково светлые. Не слышно хода стенных часов. Шумит только ровный сильный ветер, с ним ничего не поделаешь. Его не уймешь, он сам когда-нибудь уляжется. Внизу закашлял хозяин — кашлянет три раза, затихнет — и снова. Простудился в сауне, еще заболеет. Может воспаление легких схватить, — встревожился Мартти. Комнатка на чердаке была жарко натоплена. Он лег, опять встал, чиркнул спичкой и попытался разглядеть — закрыта ли труба, потом пощупал рукой — все оказалось в порядке.

В поезде Перевод с финского Т. Джафаровой

Поезд узкоколейки шел через лес. Земля между рельсами заросла высокой травой, обочины — хвощем.

— Ах, как забавно! Как будто все сразу увеличилось в размерах, — произнесла дама и вдруг испуганно вскрикнула: веточка березы стукнула в окно и затем прошуршала по вагону. Поезд шел по берегу круглого озера. Берег подступал так близко, что теперь из окна виднелась только вода.

Господин читал книгу в полосатой коричневой обложке. Вагон сильно швыряло из стороны в сторону, и строчки прыгали то вверх, то вниз, а то вовсе исчезали из поля зрения.

— Черт побери! Ничего из этого не получится. — Он достал из-под сиденья портфель и запихнул в него книгу, потом уставился на входную дверь. В ней было прямоугольное окошко. Подпрыгивающая крыша соседнего вагона упорно маячила за ним. Вагоны скрипели, как кости старого ревматика.

Пассажиров больше не было. По левую сторону двери находилась большая черная печь: закопченная жестяная труба без подпорок, уходившая на крышу, служила дымоходом. В оба боковых окна одновременно виднелись убегающие деревья, изгороди, сараи, скалы. На маленьком поле стоял крохотный мальчик и швырял камнями в поезд.

— Восемьдесят километров за три часа. На велосипеде можно ехать почти с такой же скоростью, — произнес мужчина. — Надо было купить автомобиль.

— Здесь так много станций, — сказала дама.

— И на все это надо убить целых три часа… В животе все перемешается от тряски.

— Здесь, наверное, есть туалет.

— Можешь быть уверена, что нет. Если очень попросить, они, возможно, и остановятся.

Поезд снова остановился на станции. Какой-то железнодорожник пронес в последний вагон большой молочный бидон, из-под крышки которого торчала пергаментная бумага.

В вагоне появился новый пассажир — крестьянин лет пятидесяти. Он слегка замешкался в проходе, разглядывая даму и господина, потом прошел и уселся прямо напротив женщины, у окна.

Некоторое время он внимательно изучал своих спутников и наконец, вытирая ладонью пот со щеки, произнес:

— Да, жара…

— Станет жарко, если надеть на себя в июле шерстяной свитер, — покосился господин.

— Шерстяная одежда как изоляция, — живо возразила дама, — она одинаково хорошо предохраняет от холода и жары.

Крестьянин уставился на нее. Женщина была в белой блузке с короткими рукавами, в узкой черной юбке, не закрывающей колени и в нейлоновых чулках, сквозь которые просвечивала веснушчатая розовая кожа. Она выглядела гораздо моложе мужа, которому на вид было лет сорок. Он был в белой рубашке, коричневом галстуке и бежевом костюме.