Современная греческая проза

Я бежал, а в голове у меня крутился Михалис, который не бежал вместе с нами. «Я через переулки уйду», – сказал он нам и показал на Катерину. Что она не могла бежать, и что их так поймают. В последний раз я их видел, когда они заскакивали в какой-то проем, а за ними неслось человек двадцать анчоусов. Им крышка, подумал я, и продолжить бежать. С закрытыми глазами. Их и открывать-то было ни к чему. Ноги сами тебя несут. В беге важно только одно правило. То, что есть впереди, лучше того, что находится позади. Поэтому-то и не стоит особенно глаза раскрывать. Бежишь. Впереди всегда лучше. Стараешься только избегать крупных предметов. Столбов там, деревьев, машин. И всего такого. И никогда не оглядываешься назад. Никогда. Так ты их только подзадориваешь, чтобы они продолжали за тобой гнаться. Я на миг обернулся и пожалел. Катастрофа, завтра спина моя будет знаменитой. Интернет и всякое прочее дерьмо. Жопа. Ну, они мне за это заплатят.

Как только мы от них оторвались, я сразу же набрал Михалису. Проверить, что и как. Он не брал трубку. Это было плохо. Я набрал Катерине, она такая, «вы где, ребята, от Михалиса что-нибудь слышно?» «Это мы, что ли, должны знать про Михалиса, Катерина? Он разве не с тобой был?» «Мы разделились, нас человек десять гнали, я заскочила в кафешку, а пацанов владелец не пускал. Если что-нибудь узнаете, позвоните мне, а то я уже с ума схожу». Мы не знали, что делать. Костакис предложил идти на стадион. Если он, Михалис, от них свалил, говорит, то, наверное, он туда уже пошел. Верняк, точно туда. Остальные согласились, они тоже не хотели пропускать матч. Но у меня засосало под ложечкой. Я ничего, конечно, не хочу сказать, Михалис крутой был, но на этот раз как он мог соскочить? В самом логове анчоусов? Не катит. По дороге на стадион я продолжал звонить ему на мобильный. И когда я уже совсем было отчаялся, вдруг слышу, как мне отвечает какой-то голос. «Эй, Михалис, что там у тебя, ты где вообще?» «Я не Михалис, мистер, но могу вам ответить, где он находится. Только вы сначала представьтесь, пожалуйста». «Это я кто такой, да ты сам кто такой, пидор? – взорвался я, как будто Либеропулос засандалил в ворота, а в висках у меня било, как в колокола. – Я его кореш». «Баш друг в больнице, молодой человек, а я врач. Нам привезли его в травмированном состоянии».

Вот так оно и было. Но ты это, конечно, и так знаешь. Ты здесь за другим. И я могу тебе помочь, хоть ты меня и ругаешь целый день. И ты, и твои коллеги. Безмозглые. Так вы нас называете. Даже эти угорелые ведущие на утренних шоу. Безмозглые. Не страшно. У меня тоже есть свои причины, по которым я хочу тебе помочь. Имен ты, конечно, не узнаешь. Это я тебе отвечаю. Имена вообще не имеют значения, к тому же я тут и не вправе распространяться. Есть границы. Правила. Сечешь? Я и так уже их нарушаю. И если ты крут, то сам разберешься. Я думаю, что ты крут, поэтому-то я тебя и выбрал. Но я тебе это и по телефону сказал. С одним условием. Вы, журналюги, только вопросы задавать умеете. А меня вопросы не прикалывают. Я расскажу тебе все так, как я сам хочу, и если нравится, то слушай. Что я сам хочу и в той последовательности, как я сам хочу. Иначе – до свидания. Да, я знаю, ты просто так не уйдешь. Ты же не дурак.

В клубе, значит, только я и знал правду о Михалисе. Где уж там было еще кому-то прознать. Они бы просто набросились и сожрали его. И дело не в расизме. Вот, я тоже, к примеру, сам до недавнего времени их костерил, так я что же, расистом был? С левым-то папашей? Не вариант. Но я все время говорил, и что же в них хорошего? Понаехали из своих борделей и дышат нашим воздухом. Пьют нашу воду, едят наш хлеб, работают на наших работах, вынимают наши заначки, водят наши машины и трахают наших телок. Ты вот мне скажешь, а с Михалисом вы давно корешами были? Это тот еще анекдот. Я тебе потом расскажу.