Современная испанская новелла

По мере того как они приближались к ограде, говор и возбуждение в толпе стихали, а когда в ворота входили, тут уж молчание было прямо‑таки гнетущее. Будто обитателям Пик — сюр — Сегра рты замазали.

Шофер мосье Лекока — Плюмэ, выполняя приказ своего хозяина, поставил машину поперек дороги. В свете ее фар, направленных внутрь двора, лейтенант и его люди устраивали в развалюхе раненых.

Увидав, куда их засадили, лейтенант вместе с Хорди попробовал было протестовать. Но ничего из этого не вышло. Ни мэр, ни тот, другой, который по всем признакам и был организатором всего этого черного дела, и ухом не вели. Всё они откладывали до утра, а под конец грозились даже пустить в ход оружие, коли пленники по доброй воле не подчинятся решению властей предержащих.

А когда автомобиль, увозя своего хозяина и мэра, тронулся с места и над двором сомкнулась мгла, вслед ему вырвался из сарая и медленно растворился в воздухе ропот возмущения.

Перед домом мэра машина остановилась, и тот, уже спустивши ногу на мостовую, вдруг возопил:

— Обтяпали дельце, нечего сказать! А охрана? Мы позабыли выставить вокруг охрану!

Мосье Лекок — Плюмэ снисходительно поглядел на него:

— Успокойтесь, господин Дебре, поберегите нервы. Неужто вы могли вообразить, что я упущу из виду такую важную вещь?

Затем тоном, под стать тому^г, каким в войну четырнадцатого года младший лейтенант (именно это звание и носил в ту пору мосье Лекок — Плюмэ) распекал, должно быть, в надлежащий момент капрала (именно до этого чина дослужился тогда мосье Дебре), присовокупил:

— Там нет нужды ни в какой охране! По крайней мере — нынешней ночью. Все необходимые меры предосторожности, дабы никто из пленных не смог выбраться за пределы двора, приняты.

— Полноте, полноте, не принимайте этого так близко к сердцу, любезный друг, я не хотел вас обидеть.

— Почивайте спокойно, господин мэр, а утречком сами увидите: в этой жизни нет безвыходных положений, надо только немножко пораскинуть мозгами.

На рассвете двое мальчишек из Пик — сюр — Сегра прокрались к участку мосье Лекока — Плюмэ. Едва сунулись они за беспомощно болтавшиеся на поломанных петлях ворота, как тот-' час же отпрянули, посмотрели, потрясенные, друг на друга и, словно подброшенные пружиной, кинулись, давай бог ноги, в деревню.

Кто‑то приоткрыл на ночь глядя затвор в оросительной канаве, проходившей вдоль стены кладбища через двор. Спер — ва вода запрудила низ двора, примыкавший к дороге. Таким образом пленникам (на этом и строил свой расчет предводитель бывших фронтовиков) был отрезан единственно возможный путь к бегству. Потом, поднимаясь, вода залила сарай, вынудив укрывшихся в нем людей искать спасения под ненастным небом на клочке остававшейся суши. Но понемногу вода все прибывала и в конце концов затопила двор целиком.

В серых проблесках утра пораженные взоры двух сорванцов из Пик — сюр — Сегра запечатлели посреди двора недвижных, будто каменные истуканы, восьмерых мужчин, стоявших по колено в воде и плечами подпиравших носилки с бесчувственными телами четверых своих товарищей.

Рабинад, Антонио

БОМБАРДИРОВКИ (Перевод с испанского А. Старосина)

Бомбардировки были страшные. Я просыпался внезапно в темноте: перед глазами все черно, вдали воют сирены, хлопают зенитки. Я сразу вскакивал на ноги и зажигал свет, но лампочка не горела даже минуты — она постепенно гасла: сначала едва светились ее красные нити, потом и они меркли. Мне было слышно, как в соседней комнате одеваются мать и сестры, которые убегали туда со своими платьями. Далеко, в кромешной ночи, слышались глухие разрывы бомб. Иногда они падали совсем близко, так что дрожали стекла балкона. Еще полусонный, я совал босые ноги в ботинки. Где рубашка? Мама уже открывала дверь квартиры.

— Пойдем, сынок, пойдем, — торопила она.

По лестнице, как в колодец, полный мрака, спускались фигуры людей; я узнавал их в темноте: вот мужчина с четвертого этажа, женщина с третьего, из первой квартиры. Все спускались на первый этаж — самый надежный в доме; у некоторых с собой были фонари, их беспокойный свет выхватывал из темноты бледные лбы, ввалившиеся глаза, худые человеческие лица, словно кошмарные видения.