Современная югославская повесть. 70-е годы

— Видишь, земляк, — сказал он со вздохом, — видишь, отвернулась от меня… А я ее люблю, хотя она и курва. Она это хорошо знает, итальянский ее бог… Все бы отдал, только бы приласкала она меня этими своими крохотными ручонками…

— Все они курвы, — захлюпал пьяный. — Чуть почувствует, что ты к ней с душой, так шкуру с тебя готова спустить, а сама даже к потным подмышкам не даст приложиться…

— А может, она не верит, что у меня есть деньги, может, думает: кто он такой? Данило Вулич, портовый Kohlenträger[72], весь провонял углем и никогда не моется… По чести говорю тебе, кожу сдирал ради нее. Она мне раз сказала, что боится этой моей птички. — Он опять распахнул рубашку. — Видишь… Красивая птица… Иголкой намалевал мне один цыган, а теперь и хочу, да не могу стереть…

— Мало ли что она говорит… Врет, что боится…

— Оговаривает ее эта наша шваль, а мне твердят: вырежи, Данило, этот кусок кожи, и Джульетта твоя. — Он заскрипел зубами. Обернулся, поискал взглядом Джульетту.

Пьяный ушел, а его место занял новый гость — щегольски одетый молодой человек.

— Где же девушки? — обратился молодой человек к Стеве.

Джульетта направилась к нему, но Данило преградил ей путь, ухватившись за стойку.

— Погоди, — сверкнул он глазами.

— Будьте любезны, синьор Данило, — улыбнулась она ему.

— Погоди, раз говорю тебе!

Она прислонилась к стойке перед ним и спокойно посмотрела ему прямо в глаза.

— Скажи, это правда, что болтают? — спросил он, моргая полными слез глазами. — Я все сделаю ради тебя, клянусь, все…

— Вы о чем, синьор Данило?

— Ты знаешь о чем… Вот глянь. — Он распахнул рубашку, схватил пальцами татуированную кожу и стал ее крутить, крылья у орла поникли, а голова захлебнулась в крови, собравшейся под зажатой кожей. — Гляди, Джульетта, я вырву клок этой кожи. — Брови его сошлись на переносице от боли, которую он заглушал желанием подольше держать возле себя девушку и показать ей, на что он готов ради нее.

Она передернулась и отвернулась.

— Не делайте этого, синьор Данило… — сказала она с искренним сочувствием. — Они вас обманывают, а я пошутила… Я не боюсь вашей птицы.

Данило медленно натянул рубашку, наклонился над стойкой и заговорил:

— У меня есть деньги… Я копил, Джульетта! Я берегу их для тебя…

— Не надо, синьор Данило, мне не нужны ваши деньги… Поищите другую девушку. — Она погладила его по руке, улыбнулась ему и повернулась к гостю, с нетерпением ее ожидавшему. — Что угодно синьору?

Тот попытался взять ее за подбородок, но она оттолкнула его руку.

— Виски, — сказал он, напуская на себя важность, точно ему и дела до нее нет.

Данило, не заметивший, что рядом оказался другой гость, теперь, после заявления Джульетты, с еще большим отчаянием, пряча глаза под насупленными бровями, говорил:

— Боюсь, браток, как бы и со мной не случилось того, что случилось с Учо… Свихнулся человек из-за бабы…

Молодой человек отстранился от повеявшего на него перегара и, морщась, сказал:

— Отстань от меня, браток… Вон тебе итальянка, ей и скажи,, что тебе приспичило… а лучше смотай-ка ты, братец мой, к реке, да остуди свою горячую голову в холодной воде…

Данило недоумевающе посмотрел на него, но ответить не успел — около них оказался Стева и оттолкнул Данилу от молодого человека.

— Не приставай к моим гостям, Данило! — сказал он, беря его за ворот пальто. — Иди домой…

Данило перехватил его руку и сжал у запястья.

— Не лезь мне в душу, газда Стева, — сказал он, глядя куда-то поверх его головы.

Рука Стевы посинела, лицо искривилось от боли.

— Если хочешь, чтобы я тебе посодействовал у Джульетты, пусти мою руку и уходи, — простонал тот, пытаясь высвободить запястье. — Знаешь ведь, что не любит она, когда ты пьяный…

Узловатые пальцы Данилы ослабли. Стева, растирая посиневшую руку, пробормотал со злостью:

— Мог ведь кости переломать, дурак… Катись!

— А то, что ты мне обещал? — затрепетал Данило, недоверчиво заглядывая в безобразное лицо Стевы.

— Ты иди, а я с ней потолкую.

— Позови ее, я только скажу словечко и тут же уйду, клянусь.

Стева позвал Джульетту, сделал ей глазами знак и удалился, все еще потирая запястье.

— Вот видишь, Джульетта, — залепетал Данило, — я должен идти… мне надо на воздух. Потом опять приду. Приду перед закрытием, и мы вместе пойдем в город… Я провожу тебя домой… Ты же знаешь, эта шпана, как напьется, может тебя и обидеть…

Она погладила кончиками пальцев его руку. Потом улыбнулась, сощурив глаза, и улыбка эта была такая целомудренная, что Данило почувствовал себя счастливым. Завороженный ее улыбкой, он нежно поцеловал ей руку. Он постоял еще немного, словно перед иконой, повернулся и пошел сквозь дым, унося во взгляде пригоршню надежды, собранной с мягкой кожи ее белой руки.

Джульетта смотрела ему вслед и не подозревала, что, позволив поцеловать руку, сделала его поистине счастливым. Удивленно пожала плечами и занялась своими делами.