Современная югославская повесть. 70-е годы

Дым становился все гуще, а из общего гула вырывалась брань и истошные выкрики. Приближалась ночь, и теперь кафана полностью отвечала своему назначению — быть местом забвения тоски по утраченному. Поставив локти на стол, Васич маленькими глотками потягивал из рюмки ром и отгонял дым, недовольно потряхивая головой. Сперва он был немного смущен тем, что привлек к себе внимание завсегдатаев этой грязной корчмы, теперь же кипел от ярости и отвращения. Эти непромытые посиневшие лица в его глазах утрачивали индивидуальность и казались ему колышущейся студенистой массой, пролитой на замызганный пол кафаны и источающей гнилостный запах мусора, который пора выбросить в Дунай. Короче, утопить. Он готов был взять на себя этот грех, исполнить это: оттащить баржу от берега и утопить. Сделал бы он это с легким сердцем — потопил бы баржу вместе с теми, кто сейчас был на ней; он потопил бы все баржи со всеми, кто потерял убеждения и веру, стал гнилью, способной скомпрометировать их дело и вызвать чувство огромного разочарования у тех, кому он и его правительство обещают армию антикоммунистических избранников.

В глубине души он уже сознавал, что гниль подтачивает то, что он считал несокрушимым. Милоша не было рядом: на столе стояла его пустая рюмка и лежала непогашенная сигарета, про которую тот забыл, уходя в туалет. Стремясь избавиться от тягостных мыслей, Васич улыбнулся рюмке Милоша. Он считал Милоша глупейшим человеком на свете. Когда бы он ни думал о нем, он всегда представлял себе такую картину: в маленьком черепе нет и намека на мозг, а есть нечто выполняющее функции памяти, которая в состоянии при помощи чужих команд управлять огромным телом. Случалось, он завидовал ему, так как видел практическую пользу от этой ограниченности: Милош был твердым как дуб, не поддающимся воздействию повседневных впечатлений, оказывающих влияние на настроение нормальных людей. Васич, погруженный в свои невеселые думы, не заметил, как вернулся Милош.

А тот терпеливо дожидался, пока Васич поднимет на него взгляд и, растянув рот в довольной улыбке, сказал:

— Все устроено, господин…

Васич молчал, он смотрел на его низкий лоб и сравнивал ценность его головы с теми головами, что маячили в дыму. «Мой Милош, мы бы наверняка победили, если бы все эти подонки хоть чуточку были похожи на тебя…» — подумал он и, улыбнувшись ему, сказал:

— Милош, ты чувствуешь, как эта барсучья нора смердит?

Тот посмотрел на него растерянно, засмеялся и, напустив на себя важный вид, задумался. Васич похлопал его по руке. Он видел, что Милош его не понял.

— Нам пора.

— Сейчас пойдем, господин… Я все устроил. Хозяин ждет нашего знака…

— Хорошо, сделай это без шума. Не хочу, чтобы нас заметили.

Едва они поднялись с места, как возле них появилась Джульетта и поставила на стол две большие рюмки рома.

— Это вам от хозяина, синьоры, — сказала, задерживая взгляд на Васиче.

Генерал смутился от ее озорной улыбки, уши его заметно покраснели, однако он сразу взял себя в руки — из опасения, как бы девушка каким-нибудь образом не выдала его намерения. Хотя он был почти уверен, что хозяин кафаны пойдет разносить историю об одной уважаемой личности, которая «инкогнито» посетила его заведение, а он встретил его как подобает, и дальше все по порядку, вплоть до Джульетты, тем не менее он не хотел дать этому сброду никакого повода, чтобы в нем, бывалом генерале, они увидели свой образ и подобие. Однако Джульетта — ей, очевидно, было сказано, что она имеет дело с некоей весьма уважаемой личностью, — лишь с любопытством смотрела на него во все глаза, ей и в голову не приходило допустить какую-нибудь вольность. Но легче ему стало лишь тогда, когда она опять озорно улыбнулась и подмигнула, словно говоря: «Не тревожьтесь, уважаемый господин, я свое дело знаю…» И спокойно отошла.

Взъерошенный и продрогший, Данило, точно привидение, поднялся из груды пустых пивных бочек, сваленных возле баржи, и как слепой зашагал во мглу. Придерживаясь руками за борт баржи, он приближался к трапу, откуда слышались мужские голоса. Наверху блеснул огонек и раздался женский смех. Он остановился и вслушался. Голос показался ему знакомым, когда смех зазвучал вновь, он убедился, что это смех Джульетты. «Господи, неужели я проспал, — подумал он и заторопился, цепляясь за ящики и доски. — Я здесь, Джульетта, я сейчас…» Возле трапа он споткнулся и упал, ударившись головой обо что-то железное. В глазах потемнело, а мгла словно уплотнилась и стала какой-то липкой, затрудняя дыхание. Он чувствовал, как теплая кровь струится по лицу, по телу бегают мурашки, дрожат руки и ноги. Он обмяк, оглох и больше не слышал голоса Джульетты. Он попробовал было крикнуть, но только захрипел и выплюнул песок.

— Я здесь… иду, Джульетта, — простонал он, затряс головой и поднялся на колени.

Огонек наверху все еще блестел, но голосов уже не было слышно. «Эх ты, глупый Данило, эх ты, голова садовая…» Он заплакал, закрыв лицо вымазанными кровью и песком руками.