Современная югославская повесть. 70-е годы

В пьяных облаках грязно-сивого дыма лица людей казались расплывчатыми, а тела, безжизненно распластавшиеся на стульях, словно утратили ощущение реальности своего существования. Мертвенная бледность лиц, давно небритая щетина, сизые носы говорили о начале медленного умирания, сквозь стиснутые зубы прорывался шепот глубоко скрытых желаний, иные же, разгоряченные алкоголем, кидались в неистовое веселье, выхватывая из облаков дыма запахи женской косметики, а некоторые сидели, уткнувшись в потные ладони и не поднимая головы над ссутулившимися спинами. Трезвые спешили напиться, а непьющие, очевидно, в молчании скрывали свои причины столь позднего посещения «Отечества». Четверо, с виду трезвые, сидели со скрещенными на груди руками, словно молящиеся, уставившись на музыкальный автомат. Из него вырывалась песня, которую заглатывали их заплаканные глаза, углубляя на лицах морщины печали.

Ты знаешь мою печаль,
Ты знаешь, как мне молодости жаль, —

пел дрожащий голос; скрипки придавали песне еще большую грусть, сквозь их звуки точно рвалось последнее прости влюбленного. Алчущие глаза плакали над его печалью и сами жаловались на что-то, что не могла вместить эта мелодия.

За высокой стойкой, у пивного крана хозяин кафаны встал на цыпочки, чтобы разглядеть двух незнакомых посетителей. Стева-Мамуза[70], как его называли, стыдился своего маленького роста и кривых ног и потому редко выходил из-за стойки. Да и лицом он был некрасив, что производило неприятное впечатление на тех, кто не привык к нему. Был он рябым, после перенесенной в детстве оспы, а волосы на подбородке так и не смогли пробиться, и потому кожа казалась увядшей. Но все это нисколько не помешало ему карьеру четника сменить на торговлю, вложив в нее утаенные крохи, собранные под бородой своего знаменитого воеводы, вместе с которым он прибыл сюда. Сейчас его маленькие блекло-голубые глаза беспокойно зыркали.

— Паула, эти из полиции, — сказал он по-немецки девушке со шрамом на левой щеке, стоявшей рядом с ним.

Она не слышала его. Она объяснялась с пьяным, который перегнулся через стойку и, распаленный желанием, с хохотом тянулся, норовя ущипнуть ее за пышные бедра.

— Хозяин, скажите этому мурлу, что я разобью ему голову, — говорила она, отбиваясь от пьянчуги мокрым полотенцем.

Стева обругал пьяного и оттолкнул от стойки. Тот, ухмыляясь, плюхнулся на высокий табурет.

— А правду ли говорят, газда[71] Стева, что в Тироле козлы нападают на женщин?.. — сказал он, уставившись масляным взглядом на огромную грудь Паулины. — Люди говорят, что нашу Паулину козел укусил за щеку… Ну, будь добр, расскажи мне про это диво. Я хочу братану написать, какие чудеса бывают на белом свете…

— Сиди тихо, Саватие, и не мели языком, — процедил зло Стева, а девушке сказал: — Иди обслужи тех господ.

Паула вышла из-за стойки, дерзко улыбнулась пьяному, а проходя мимо, хлопнула его мокрым полотенцем. Он задумчиво смотрел ей вслед.

— Похоже, это правда, — говорил он сам с собой. — Такую метину могут оставить только зубы козла…

Паулина приветливо улыбнулась Васичу и Милошу.

— Что угодно господам?

Их взгляды разминулись. Взгляд Милоша покоился на ее бедрах, а взгляд Васича коснулся ее груди, лишь на мгновение задержался на шраме, нимало не портившем красоту ее белого лица, и вернулся к позолоченному портсигару в своих руках.

— Ром, двойной ром, — сказал он.

— А вам, господин? — обратилась она к Милошу, пожиравшему ее глазами. — Что вам угодно, господин?

Тот словно очнулся, похотливо хихикнул, но Васич взглядом осадил его.

— То же, что и господину… — сказал Милош и тут же осекся.

— Два двойных рома, — уточнил Васич.

— Ну да, ром, Милан, — поправился его телохранитель и поник.

Васич промолчал. Он оценивающим взглядом проводил бедра Паулины, искусно избегавшей прикосновения жадных рук.

Она вернулась за стойку и, наливая ром в рюмки, сказала Стеве:

— Эти господа — ваши земляки. Тот, что постарше, похоже, настоящий господин.

— Черт их тут носит, одолели они меня, — сказал Стева по-сербски и вздохнул.

— Простите, я не поняла, — засмеялась Паулина.

— Я сказал: будь с ними любезна.

Она затянула потуже передник, поправила волосы и понесла ром.