Современная югославская повесть. 80-е годы

— Чао! — Туна шлепает ее пониже спины. — Правда вернешься?

— Ага! — Нина еще раз улыбается Новаку и уходит. Но тут же возвращается и с сокрушенным видом наклоняется к Туне.

— Туна, ты слышал про Мишо Милобрка?

— Бог мой, слышал! Какое несчастье!

— Ужасно! Когда мне сказали, я просто в себя не могла прийти. Ревела белугой… Ну, чао, детки, бегу!

— Чао, девочка! — Туна провожает ее взглядом. — Поторопись. Мы тебя ждем.

Когда она, пробравшись между столиками, сопровождаемая взглядами присутствующих мужчин, исчезла, Туна покровительственно хлопнул Новака по плечу.

— Ничего кошечка, а? Была статисткой в фильме совместного производства, где я дублировал Франко Неро. Зато у Нины, клянусь, был на главной роли. Она переехала в мою палатку. Если интересуешься, Длинный… Ноу проблем! Для старого френда…

— Туна, ты упомянул Мишо Милобрка? — перебивает его Новак.

— А ты не знаешь? Он попал в аварию. Там, в Новом Загребе, недалеко от мотеля. Скончался прямо на носилках.

— Когда это случилось?

— Сегодня. Утром. Где-то около восьми. Он возвращался с аэродрома. Врезался в бетонный столб. На ровном месте. Думают, был под газом. А говорят, будто разрыв сердца…

— Черт возьми! — Новак поражен. — Странные вещи со мной сегодня происходят. Еще начну верить в чудеса…

Словно он его сглазил! Неужели все это случилось именно в тот момент, когда они с Евой препирались из-за него? Ева тогда завела с ним речь о Милобрке, и он, хотя и не был лично знаком с артистом, в ту минуту преисполнился чувством ненависти. У него еще звучат в ушах собственные слова: «Этот известный бабник с телевидения!» И слышит Еву: «Ты ему завидуешь, признайся!»

— Чудеса? — удивляется Туна. — О каких чудесах ты говоришь, Длинный? Боюсь, что Мишо Милобрку теперь никакое чудо не поможет. Он уже наверняка в спирте маринуется, им занимается судебная медицина…

На лице Новака появляется мрачная гримаса. И сразу же пропадает:

— Что ты сказал? Судебная медицина?

Туну он больше не слышит. В ушах у него звенит голос Тани Голац: «Нет ли у вас знакомых в судебной медицине?»

Вопрос повторяется, словно на старой заигранной пластинке: «Нет ли у вас знакомых…»

— Есть! — произносит Новак.

— Ты о чем? — Туна Барич бросает на него удивленный взгляд.

X

— Иво Козлек? Доктор? — Новак в изумлении разевает рот. — Он — в судебной медицине?

— Давно, — отвечает Туна и язвительно добавляет: — Откуда тебе знать, если ты словно в воду канул! До старой компании тебе как до прошлогоднего снега, а?

— Ладно, брось, Туна, не будь ребенком! Какая компания? Что было, то прошло. А…

— Это правда, нас немного осталось, но мы все тут. Живы. И еще вполне в форме. Доктор, Руди, Фери, я… Собираемся на Поповом лугу… Играем на пиво. А то и так. Не то, конечно, что раньше, когда мы были вместе. «Голорукие» с Загребской ветки!

— «Голорукие»! — так называлась их некогда славная компания. Новак, хотя и принадлежал к ней, произнес это слово не без иронии. — «Голорукие»! А теперь у нас, смотри-ка, и головы голые! — Новак указательным пальцем тычет в собственное темя.

— Ничего себе господа, — присоединяется Туна, — седеющие и лысеющие. А чем плохи?

— А Доктор? Все такой же стройный?

— Кащей бессмертный, — Туна называет прозвище Иво Козлека. — По правде говоря, чересчур закладывает последнее время. И то немногое, что зарабатывает, пропивает. Жена еле сдерживает.

— Слушай, а чем он там занимается в судебной медицине?

— Эх, Длинный ты мой, не дай тебе бог угодить ему в лапы!

— Неужели?! — Новак морщится. — Он же с детства мечтал о хирургии. Помнишь кота, что был у Фери? Как он ему мастерски бритвой прооперировал лапу! Д-р Иво Козлек…

— Э, все мы о чем-то мечтали, — соглашается Туна.

— Ну, ты кое-что осуществил, — замечает Новак, желая сделать Туне приятное. — Конечно, не новый Хэмфри Богарт, но, гляди-ка, Франко Неро дублируешь. А это, Туна, уже кое-что!

— Разумеется. — Из Туны сразу прет наружу спесь. Новак помнит: ему много не нужно, Старый, самодовольный Туна! — Не стану хвастать, — откровенничает Туна. — Но мало кто из каскадеров пользуется таким авторитетом, как я. Итальянцы меня всегда приглашают. Ни один спагетти-вестерн не обходится без Криштофа, Геца, Тома и меня. С гансами тоже работаю. Туна Барич в этом мире что-нибудь да значит!

— Вот видишь! — искренне радуется Новак. — И все благодаря твоему железному упорству.

— И, надеюсь, таланту, — дополняет Туна.

— И таланту, конечно. Веришь, Туна, я не видел другого человека с таким упорством и таким твердым характером…

— Но ты тоже, Длинный! Ведь и ты вроде добился, чего хотел, а? Сам себе господин…

— Ну, не будем сейчас об этом. — Новак покашливает. Господин! Впрочем, размышляет он, почему бы и нет? Хорошо оплачиваемая работа, какой-никакой авторитет в своей области, налаженная семейная жизнь, чудная уютная квартирка, машина… Если только это — то самое, к чему он стремился? Сам себе господин!