Современная югославская повесть. 80-е годы

Несколько дней спустя мать снова увидела сына там: он увлеченно что-то разглядывал. Она испугалась: как бы и Богуле не пошел по пути отца! И женщина собрала оборудование лаборатории, повезла в город, продала все, что могла продать. Остальное поломала и выбросила. Лабораторию она обставила по-другому. Теперь это была просто жилая комната, как когда-то раньше.

Богуле это причинило острую боль. Каждый предмет в лаборатории хранил дорогую память об отце. Сама обстановка напоминала о нем, создавала впечатление его незримого присутствия. Юноша был возмущен поступком матери и старался с нею не разговаривать, избегал общения. Он перенес остатки лабораторного оборудования на чердак, перетащил туда некоторые отцовские книги и уединялся там за чтением.

Мать становилась ему чужой и далекой, обида на нее не проходила, мешали воспоминания. Богуле помнил, например, свой испуг, когда ночью случалось попасть ногами в корыто с водой. А ведь его ставила мать, чтобы помешать прогулкам при луне.

Бывало, мальчик просыпался, ступив в воду, сон проходил, тело била дрожь, но мать не жалела сына; он слышал только укоры и проклятия: «Спи! Чтоб ты навек заснул! Все здоровье у меня унес!»

Вспоминалось, как она его отколотила, застав у зеркала разглядывающим родинки, которые казались ему созвездиями. Как насильно отрывала его от отца, не давала упражнять правую руку, не позволяла присутствовать в лаборатории при опытах. Как зло обрывала деда Илко, если тот начинал рассказывать внуку о своих странствиях по свету.

— Отец на свой манер, дед на свой — оба хотят тебя сделать сумасшедшим!

Размышляя о смерти, почему человек обязательно должен умереть, исчезнуть, раствориться в бесконечном мире, мальчик однажды спросил мать:

— Неужели все должны умирать?

— Все, — отрезала она.

— И папа?

— И он тоже.

— А ты?

— И я.

— А почему? — продолжал Богуле свои вопросы.

— Выкинь дурь из головы, — прикрикнула мать.

А когда он, не успокоившись, через некоторое время спросил:

— А я тоже должен умереть? — то получил пощечину.

На ум приходили и другие случаи, когда мать била его, оставляла без еды, и в душе росла неприязнь и отвращение к жестокой женщине…

XXVI

Итак, Богуле все дальше отходил от матери, старался как можно реже с ней встречаться, как можно меньше бывать дома. На вопросы не отвечал, помалкивал. Она пыталась добротой и лаской укротить его, успокоить, без конца твердила: «Ты у меня один на всем белом свете, дороже тебя для меня никого нет, ты хозяин, глава семьи, на тебе лежит забота о доме». Мать ждала сына к обеду, ужину, чтобы побыть вместе, но он избегал совместных трапез, мать оставляла записки, звала помочь — в поле ли, на лугу, — а он не шел.

Сын поздно ложился и поздно вставал; по утрам его приходилось подолгу будить. Мать чувствовала: с ним что-то происходит, видно, не отпускает тоска по отцу, — и всеми силами старалась ему угодить, страстно желая, чтобы юная душа переболела и окрепла.

Приглашался доктор Татули, но Богуле не желал с ним встречаться, убегал. Душевную близость и теплоту Богуле находил теперь у Златы и стремился быть с нею. Обычно, подойдя к ее дому, Богуле отворял калитку в сад и свистом подавал условный знак. Если родителей не было дома, девушка тут же выбегала, они гуляли по окрестностям, выбирая уединенные места. Ходили, держась за руки, испытывая волнение от прикосновений. На лугу они вспоминали, как встретились здесь впервые. Все произошло случайно; Богуле пас теленка, Злата — телочку. Они разговаривали, и каждый гладил своего питомца, а через некоторое время, незаметно для себя, Богуле стал ласкать телочку Златы, а та — его теленка.

Потом они сидели рядом на меже, смотрели, как пасутся на лугу их телята, голова к голове. Как бы невзначай рука юноши накрыла руку девушки, и она ее не отдернула. Они внимательно разглядывали свои руки, словно впервые их увидели: у него были мускулистые, загорелые, у нее — худенькие и бледные. Богуле и Злата гладили друг другу руки, потом — волосы. У нее были длинные, иссиня-черные, у него — светлые, причесанные на пробор. Касаясь головой головы Златы, Богуле погружал лицо в пышную темную копну, глубоко вдыхал их запах.

Вспоминали влюбленные и первый поцелуй, когда, прижав щеку к щеке, почувствовали внутренний жар, охвативший обоих. Они смотрели на луг, но мало что различали — зрение затуманилось, окружающий мир словно бы отодвинулся. А потом их губы соединились, как два горячих уголька. С пылающих щек пламя побежало по всему телу, голова закружилась, и это было приятно, как после глотка вина.

С каждой встречей Богуле замечал в Злате что-то новое: она взрослела, расцветала. Украдкой разглядывая ее, он видел эти перемены: выпуклее становится грудь, круче бедра, волосы пышнее, увереннее голос и походка, серьезнее взгляд, округляется лицо. Крепче объятия. Злата тоже тайком наблюдала за Богуле и тоже видела в нем приметы наступающей зрелости.