Читаем Современная китайская драма полностью

Л ю  Ф э н. Нынче, чтобы сшить костюм, люди идут в ателье и ждут там по полгода. Товарищи говорят: «Когда Сяосяо был жив, вот хорошо-то было!»

Е  С я о с я о. Они меня еще помнят? Верно, я в самом деле хотел сделать так, чтобы люди выглядели красивее.

Л ю  Ф э н (взволнованно). Я описал твою горячую любовь к искусству дизайна, тут ты был настойчив. Ты был поглощен идеей и трудился без устали!

Е  С я о с я о (радостно). Дай посмотреть!

Т а н  Т я н ь т я н ь. Где? Где?

Л ю  Ф э н (указывая на гранки). Смотрите, вот этот отрывок. «Однажды на улице Сяосяо обнаружил…»

Е  С я о с я о. Эй-эй! Не надо. Вот об этом не пиши! Меня чуть за это не наказали. А ты почему-то расхваливаешь.

Т а н  Т я н ь т я н ь. А почему не надо об этом писать?

Е  С я о с я о. Однажды я встретил на улице женщину в платье необычного фасона. Я с первого взгляда узнал модель Пьера Кардена. Встречал в журнале мод! Хотелось поближе рассмотреть ткань, крой, и я последовал прямо за ней. Кончилось все тем, что она испугалась. Шла-шла и вдруг свернула в какие-то большие ворота. Я за ней. В общем, там меня задержали.

Т а н  Т я н ь т я н ь. За что?

Е  С я о с я о (стыдливо). Так ведь она вошла в женскую баню.

Т а н  Т я н ь т я н ь (долго смеется, бьет Е Сяосяо кулачком по плечу). О-хо-хо! Ну Сяосяо, вот это Сяосяо! Насмешил аж до колик! Лю Фэн, этот эпизод обязательно нужно оставить. Вот это здорово!

Л ю  Ф э н. Сяосяо, ты запрещаешь мне писать то про одно, то про другое, как же мне быть? Честное слово, я хочу написать о тебе как можно лучше, возвеличить тебя. Это же будет зачитано на митинге вместо траурной речи!

Е  С я о с я о. Правда?

Л ю  Ф э н. Конечно. Только так я смогу хоть как-то успокоить свою душу и смотреть тебе в глаза с чистой совестью… Смогу выполнить свой последний долг.

Е  С я о с я о. Не надо. Прочтете на траурном митинге, снова конфуз получится, несерьезно все это!

Л ю  Ф э н. Ты еще не знаешь, мое творение, возможно, заменит со временем твою автобиографию и займет соответствующее место в твоем личном деле. Я должен написать именно так!


Фань, весь в поту, листает в сторонке документы.


Ф а н ь (бормочет). Теперь уж точно не найти… Если бы Сяосяо мог восполнить тут кое-что и написать сызнова, было бы здорово! Эх, Сяосяо, задал ты нам всем задачу…

Е  С я о с я о (подходит к Фаню). А что я должен написать?

Ф а н ь (поднимает голову, видит Е Сяосяо; рассеянно). А-а, Сяосяо! Это вы? Я в полной панике! Не могу найти вашего заявления в партию, не знаю, куда оно подевалось. Вы как раз кстати. Быстренько напишите новое, думаю, успеем. Если неправильно оформим документы, начальство не примет. Нам и так уже устроили разнос. Помогите, пожалуйста!

Е  С я о с я о (взволнованно). Я должен написать, должен снова написать… Я в самом деле хотел бы. Сколько лет прошло. Из меня хоть и не вышел толк, но я стремился… Я все-таки не абсолютный нуль.

Ф а н ь. Конечно-конечно. Вы — слава и гордость нашего учреждения! Быстренько, вот бумага, вот ручка. Давайте. Стол…


Двое актеров труппы подносят поверхность стола, становятся на колени, держат щит над головой, изображая стол. Е Сяосяо склоняется над «столом», несколько мгновений думает, затем начинает писать. Написав, торжественно берет заявление и молча просматривает текст, делает некоторые поправки. С чувством исполненного долга вручает заявление Фаню.


Е  С я о с я о. Я написал. Я знаю, это святое дело. Каждый человек пишет это своим горячим сердцем.


Фань торжественно принимает заявление. «Стол» отступает.


Ф а н ь (берет в руки заявление, удивленно). Как, Сяосяо, тут же пустой лист бумаги! Сяосяо, почему вы тут ничего не написали?

Е  С я о с я о (удивленно). Бросьте шутить. Я все ясно написал.


Тан Тяньтянь и Лю Фэн передают друг другу заявление, в котором нет ни одного иероглифа, переглядываются.


(Огорченно.) А-а! Я больше не смогу ничего написать, я не смогу писать вообще… Я умер, умер!

Т а н  Т я н ь т я н ь (плачет на плече у Сяосяо). Когда ты в первый раз написал заявление, я не должна была смеяться над тобой! Прости меня, Сяосяо… Люди хотят поставить тебе памятник.

Е  С я о с я о. Памятник? Куда там, я такой некрасивый. Да и росточком не вышел…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Батум
Батум

Пьесу о Сталине «Батум» — сочинение Булгакова, завершающее его борьбу между «разрешенной» и «неразрешенной» литературой под занавес собственной жизни,— даже в эпоху горбачевской «перестройки» не спешили печатать. Соображения были в высшей степени либеральные: публикация пьесы, канонизирующей вождя, может, дескать, затемнить и опорочить светлый облик писателя, занесенного в новейшие святцы…Официозная пьеса, подарок к 60-летию вождя, была построена на сложной и опасной смысловой игре и исполнена сюрпризов. Дерзкий план провалился, притом в форме, оскорбительной для писательского достоинства автора. «Батум» стал формой самоуничтожения писателя,— и душевного, и физического.

Михаил Александрович Булгаков , Михаил Афанасьевич Булгаков , Михаил Булгаков

Драматургия / Проза / Русская классическая проза / Драматургия
Человек из оркестра
Человек из оркестра

«Лениздат» представляет книгу «Человек из оркестра. Блокадный дневник Льва Маргулиса». Это записки скрипача, принимавшего участие в первом легендарном исполнении Седьмой симфонии Д. Д. Шостаковича в блокадном Ленинграде. Время записей охватывает самые трагические месяцы жизни города: с июня 1941 года по январь 1943 года.В книге использованы уникальные материалы из городских архивов. Обширные комментарии А. Н. Крюкова, исследователя музыкального радиовещания в Ленинграде времен ВОВ и блокады, а также комментарии историка А. С. Романова, раскрывающие блокадные и военные реалии, позволяют глубже понять содержание дневника, узнать, что происходило во время блокады в городе и вокруг него. И дневник, и комментарии показывают, каким физическим и нравственным испытаниям подвергались жители блокадного города, открывают неизвестные ранее трагические страницы в жизни Большого симфонического оркестра Ленинградского Радиокомитета.На вклейке представлены фотографии и документы из личных и городских архивов. Читатели смогут увидеть также партитуру Седьмой симфонии, хранящуюся в нотной библиотеке Дома радио. Книга вышла в год семидесятилетия первого исполнения Седьмой симфонии в блокадном Ленинграде.Открывает книгу вступительное слово Юрия Темирканова.

Галина Муратова , Лев Михайлович Маргулис

Биографии и Мемуары / Драматургия / Драматургия / Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Документальное / Пьесы