Современная китайская проза

— А учиться в университете плохо, что ли? Это все равно что цзюйжэнь^[20] по старым временам. — Секретарь Лю стал учить дедушку: — Уважаемый, уж лучше на зерне для кур сэкономить, чем на такое дело деньги жалеть. Вот окончит Дунпин через три года университет, станет кадровым работником. Будет в месяц получать по сорок-пятьдесят юаней, и так каждый месяц, вы прикиньте-ка, сколько за целый год получится! Вам, уважаемый, тогда ни черта бояться не надо будет!

— Так-то оно так, — сказал дедушка, — да только нынче-то ничего не выходит. На дереве деньги висят, да нет лестницы, чтобы приставить к нему и достать.

— Ну и что же делать?

— Пойду поспрашиваю в нашей бригаде.

— Да разве я не знаю, какое положение в производственной бригаде? Вчера хотели купить упряжь на буйвола, и то денег не было… Ну, не получится у Дунпина с поездкой, не будем мучиться, пошлем вместо него другого человека.

— Нет, нет! — поспешно выкрикнул дедушка.

— Если у вас есть что-нибудь ценное, то продайте, — помолчав немного, сказал секретарь Лю.

— Что же продать? Тыквы еще не созрели.

Секретарь Лю громко рассмеялся; дедушка вздохнул.

— Уважаемый, хочу дать вам совет, вы позволите?

— Говорите…

— Разве нет у вас кипарисового гроба?

— Есть, лаком в три слоя покрыт.

— Продайте его мне, я дам за него три сотни юаней. С этими деньгами вам не нужно будет беспокоиться о расходах Дунпина. Ну как?

— Секретарь Лю… — Дедушка вдруг заговорил холодным тоном.

А я тут был, рядышком, стоял и подслушивал за дверью. Услыхав это, я не утерпел, вбежал в комнату и говорю деду:

— Дедушка, не продавай гроб. Я лучше пешком в город пойду!

— Да разве ты дойдешь так далеко? — вздохнул дедушка.

— Хорошо, что у тебя есть воля, я поддерживаю твою революционную решимость! — Секретарь Лю уставился на нас с дедушкой и чеканным голосом проговорил: — «Решительно боритесь с трудностями, развивайте славные традиции Великого похода Красной армии…»

А затем, смеясь, ушел.

Весь вечер дедушка молчал, а его опечаленное лицо походило на сморщенную тыкву. Ближе к ночи дедушка сказал, что пойдет поговорить с Пань Лаоу. Пань Лаоу занимался сплавом леса, моя мать называла его братом, а я его звал дядей. Когда мать была жива, он приходил в наш дом, приносил мне кулечки печенья в красивой обертке, это было мое самое любимое лакомство. Я помнил, что Пань Лаоу смуглый, худой человек, веселый и живой. Пань Лаоу жил в поселке на берегу реки, в тридцати верстах от нашей деревни. Я хотел было сопровождать дедушку, да он не позволил, взял свой посох и ушел. Представил я себе, как этот старый человек идет ночью, ориентируясь по звездам, и на душе у меня стало очень неспокойно. Полночи я не мог заснуть и все прислушивался, как за окном, не умолкая, стрекочут цикады.

К рассвету дедушка уже вернулся и радостно сказал мне:

— Ну, все в порядке. Не нужно денег, у Пань Лаоу как раз составили новый плот и будут сплавлять его по реке в город. Ты поплывешь на плоту…

Я знал: на плоту плыть до провинциального центра не меньше двадцати дней, наверняка мне не успеть в университет к назначенному сроку. Но что я мог сказать? Я даже обрадовался: не нужно будет продавать дедушкин кипарисовый гроб.

Дедушка два дня собирал меня, купил мне большой мешок для вещей, пару тапочек сорок третьего размера.

— Дунпин, ну-ка примерь.

Я надел тапочки, а в них сзади можно еще и кулак засунуть.

— Дедушка, тапочки мне велики, — говорю я.

— Вижу, — говорит дед. — И ведь они вон насколько длиннее сорокового размера, сколько денег зря потратил! Но ничего, нога-то у тебя еще вырастет.

За день до отъезда, вечером, дедушка мне упаковал вещи в две корзинки. В одну положил одежду, в другую — рис, а сверху три маленькие тыквы и сказал: «Жаль, что сорвать тыквы пришлось раньше времени, но зато потом на плоту сваришь их и дядю своего угостишь». Затем он вынул пятнадцать юаней (кроме двух бумажек по пять юаней, все остальные деньги были мелочью), завернул их в тряпочку, сунул мне в карман, вынул иголку с ниткой и принялся зашивать карман сверху.

— Дедушка, я сам зашью.

— Ты у меня неаккуратный, сделаешь кое-как.

Дедушка зашил карман, вздохнул.

— Запомни: одежду не снимай, а иногда ощупывай ее. Как приедешь в институт, первым делом заплати за еду. Мы хоть и бедняки, да не нахлебники у государства… А потом дедушка постарается и будет тебе каждый месяц высылать… Учись хорошенько, будь умником…

Под конец дедушка достал кулек, сунул мне в руку и взволнованно сказал:

— Ты уже совсем большой, а дедушка тебе так ни разу и не купил ничего вкусного… Сегодня уж я твердо решил купить тебе кулечек, сядешь на плот и съешь спокойно. Ну ладно, иди спать, завтра утром дедушка тебя разбудит…

Я развернул кулек, а там оказались не засахаренные фрукты, а штук двадцать белых, источавших гнилостный запах комочков. Я хотел посмеяться — и не смог, на душе у меня стало горько.