Современная нидерландская новелла

Конечно, может быть, ему стыдно лежать под кроватью, и поэтому он боится вылезать. А может, не хочет пугать меня, ведь он явно не знает, что я знаю, что он там. Вообще-то мне надо бы сказать: «Вылезай, Паул», но разве я ему нянька? Он сам туда залез, пусть сам и вылезает. Мне хватает забот и с отцом, и с его пивом, и с госпожой Вассиг, недоставало только с чокнутым сводным братцем возиться, лучше уж пойти работать санитаром в отделение номер три. Я многое терплю ради будущей писательской карьеры, но сколько же можно?

Ситуация начинает мне надоедать, но полчаса пройдет еще не скоро. Сначала я хотел было пересесть на стул, но тогда я не смогу отвести взгляда от его убежища. Поэтому я ложусь на кровать, предварительно слегка расправив одеяло.

Я прямо-таки ощущаю под собой тепло его тела и уже ясно слышу его дыхание. Возможно, он решил осторожненько намекнуть мне, что лежит под кроватью. Сначала хорошо слышное дыхание, затем время от времени покашливание, а под конец, может быть, и пение. Пусть делает, что хочет. Даже если он проткнет своим голосом матрац, исполняя национальный гимн, я не замечу его присутствия, пока он не вылезет из-под кровати.

Но ничего подобного не происходит, ведь что я слышу несколько минут спустя? Храп. Мой сводный брат Паул заснул под собственной кроватью.

Сперва мной овладевает ужасное раздражение — в конце концов, это уже слишком. Но вскоре, осознав весь комизм положения, я с трудом сдерживаю смех.

А затем меня охватывает какое-то ленивое спокойствие. Но мне вдруг рождается удивительная мысль, что все так и должно быть. Я бы назвал это чувством воскресно-полуденным: ты ничего не в силах изменить, можешь только ждать изменений, а раз так — зачем волноваться? Я даже начинаю восхищаться Паулом, ведь, чтобы заснуть в такой ситуации, нужно немало. Нужен сильный характер. Впервые в жизни я начинаю сомневаться в ненормальности Паула. Он производит сейчас подо мной изрядный шум, там, наверное, пыльно. Может быть, попросту разбудить его, ну хотя бы разговором. Например, спросить: есть у тебя брат или нет?

Но пока я все это обдумываю, до меня доносится скрип лестницы и строгий голос госпожи Мурман. Паул сладко похрапывает. Я моментально сажусь и одновременно ударяю по кровати. Храп резко обрывается на испуганном вскрике, затем мгновение тишины и голос Паула:

— Что… что случилось?

Едва я успеваю сказать: «Тише ты! Молчи!» — как появляется госпожа Мурман.

— Ну и дела, — говорит она. — Этого чудака все еще нет?

— Еще нет. Я, пожалуй, пойду, не сидеть же тут целый день.

— И отец ваш, наверно, беспокоится, где вы, — подхватывает госпожа Мурман.

Похоже, она ждет, чтобы я ушел. Видимо, не доверяет мне из-за моих длинных волос, есть ведь такие люди.

— Не передадите ли вы ему наш подарок? — спрашиваю я, указывая на конверт с марками.

— Да, обязательно передам, — обещает госпожа Мурман, закрывая за мной дверь комнаты Паула. — То-то он обрадуется.

Надевая куртку, я не упускаю случая поинтересоваться, где маленькая девочка.

— Наверное, снова куда-нибудь спряталась, — говорит госпожа Мурман, и в ее глазах появляется едва заметный блеск. — Это у нее теперь прямо как мания. — И она почти выталкивает меня на улицу.

Войдя в кафе, я вижу, что отец уже принял дозу. Глазки его слезились, а пальцы раздулись больше обычного.

— Знаешь, в чем наша ошибка, сынок? — говорит он. — Надо было сначала послать ему открытку, что мы придем.

Я лишь говорю: «Да, надо было», ведь больше тут ничего не скажешь.

— Он бы тогда получил еще одну красивую марку, — кивает головой отец. Он ухмыляется и выглядит в этот момент немного фальшиво. Брюки его опять расстегнуты.

Боб ден Ойл

Перевод С. Белокриницкой

КРАБЫ В КОНСЕРВНОЙ БАНКЕ^[16]

Яхек стоит перед зеркалом и вытирает после бритья щеки. Он почти вплотную придвигает свое круглое лицо к стеклу в поисках пропущенных остатков пены и видит при этом свой рот — неправильной формы, беззащитный. И видит, как левый угол рта опускается, благодаря чему лицо приобретает презрительное выражение, становится жестким, властным и энергичным. Странно — на самом-то деле его губы неподвижны: он не чувствует работы мышц, которая необходима для того, чтобы вызвать подобную метаморфозу. Вообще-то он много раз упражнялся перед зеркалом, добиваясь такого выражения лица, но до сих пор это ему не удавалось. Он быстро отворачивается от зеркала. Лучше всего сейчас же забыть об этом маленьком происшествии.