Придя на службу, он сначала борется за самые срочные дела, потом пьет кофе, намереваясь посвятить остальное время текучке. Он служит в главном управлении гигантского концерна по производству и продаже консервов. Должность у него незначительная, честолюбия нет, и он старается привлекать к себе как можно меньше внимания. Но именно поэтому при всяких служебных перестановках, награждениях и повышении жалованья коллеги побаиваются его. Они привыкли к открытой борьбе, в которой все средства хороши, и поведение Яхека им непонятно. Не иначе как у него есть скрытые возможности, о которых они и не догадываются; они не знают, чего от него ожидать, а это порождает злобу. Может, он заведомо настолько уверен в успехе, что не считает нужным участвовать в обычной конкуренции, может быть, он в родстве с кем-нибудь из директоров и в один прекрасный день неожиданно для всех вознесется к недосягаемым вершинам. Вдобавок Яхек хоть и лишен честолюбия, но далеко не лентяй. Правда, дела ему поручаются не слишком ответственные, зато они всегда сделаны вовремя — он просто не может иначе. Другие обычно из кожи лезут, демонстрируя свои деловые качества, а на то, чтобы работать, их уже не хватает. Сколько раз, бывало, господа с самого верха обращались за какими-нибудь срочными данными, и все оказывались не на высоте, только ничтожный Яхек, сам того не желая, мог тут же сообщить требуемые сведения. Это вызывает враждебность, которая неизменно разбивается о терпение Яхека.
За работой Яхеку удалось забыть утреннее происшествие, но за кофе это оказалось уже труднее. И вот он сидит с чашечкой в руке, уставясь в пространство, — пришло время осмыслить этот неприятный факт. «Ладно, — думает он, ставит чашку на стол, принимает рабочую позу и начинает рассуждать: — Что же все-таки произошло? Каждый день я бреюсь без всяких неприятностей… обыденность — величайшее счастье… и вдруг — на тебе. Может, виновато время года? Декабрь — самый темный месяц, тревожная пора всяких праздников. Кроме того, уже которую неделю льет дождь. По утрам в темноте, под дождем на работу, по вечерам в темноте, под дождем домой — это как-то угнетает».
Он чертит квадратик на лежащем перед ним листе бумаги. Потом делает из квадрата куб, пристраивает к нему еще несколько кубов. Надо же — видеть в зеркале, что рот у тебя искривился, хотя на самом деле он неподвижен. Но ведь этого не может быть! Даже непроизвольное рефлекторное движение всегда ощущается. А самое главное, пожалуй, — это выражение лица. Угроза и без того сомнительному будущему.
Яхек идет в уборную в конце коридора. Долго смотрит в зеркало на свой рот, медленно отводит глаза, потом снова бросает быстрый взгляд в зеркало. Рот пухлый, бесформенный, как всегда. Он стоит в полной тишине, никакие звуки сюда не проникают. Тишина нежно звенит у него в ушах. «Я есть, — думает он, — я есть; все совершенно обычно, и да будет так. Со мной ничего не может произойти — я этого не хочу, я этого не заслужил. Так пусть же все остается по-прежнему». Услышав, что кто-то, насвистывая, отворяет дверь, Яхек начинает судорожно вытирать руки.
— A-а, Яхек, — говорит вошедший. — Стоишь, значит, и руки вытираешь?
Яхек кивает, в глотке у него пересохло; что подумает о нем этот человек?
— Так-так, — говорит тот, — руки, значит, вытираешь, ха-ха.
Он открывает дверь одной из кабинок, насмешливо оглядывая Яхека. Яхек отвечает ему самым дружелюбным взглядом, на какой только способен, он не знает, что сказать, да и не уверен, стоит ли тут вообще что-то говорить. Усмешка медленно сползает с лица сослуживца.
— Да что ты, — говорит сослуживец, — я же ничего плохого не имел в виду, просто пошутил.
Он еще раз удивленно оглядывает Яхека и исчезает в кабинке, быстро закрыв за собой дверь. Яхек не понял последней фразы, он продолжает вытирать руки и случайно взглядывает в зеркало. И видит жесткое, волевое лицо, теперь уже и другой угол рта опущен.
Парализованный страхом, он смотрит в зеркало, медленно глотает слюну. Видит, как движется адамово яблоко, но рот, точно застыв, сохраняет форму.
Он смутно сознает, что это явление необходимо исследовать. Медленно открывает рот — рот в зеркале тоже открылся, но линия сохраняется, теперь его рот похож на серп луны в последней четверти, с этой жесткой извилины может слететь только проклятие или приказ. Земля уходит у него из-под ног, он хватается за раковину и закрывает глаза. А когда снова открывает их, рот в зеркале такой, каким был всегда, кошмарное видение исчезло.