Современная норвежская новелла

— Неужели ты ничего не можешь сделать? — говорила фру Алиса. — Чего доброго, она так до ста лет протянет. Да сделай же что-нибудь! А то ты все только сидишь и трешь свои черные пальцы!

Петер не стал ей отвечать. Он взял шляпу и отправился к доктору.

— Доктор, — сказал он, — скажите мне, будьте добры, как сейчас здоровье тетушки?

Доктор загадочно улыбнулся.

— Трудно сказать, господин Грегерс. Болезнь вашей тетушки не поддается четкому определению. Я не могу поставить точный диагноз. Возможно, она будет жить, но возможно и обратное. Она, что называется, загадка природы, и разгадать ее нам не дано. Но конечно, я вполне понимаю вашу тревогу.

— Гм, — сказал Петер.

— Ну да, вашу тревогу за ее жизнь. Кстати, я вижу, у вас деготь на пальцах, какая неприятность!.. Могу дать вам совет, разумеется бесплатный, хе-хе… Попробуйте оттереть его сливочным маслом, свежим конечно. Все пятна тотчас сойдут.

Петер молча повернулся и ушел. На ходу он то и дело покусывал кончики пальцев, у него было такое чувство, будто он берет в рот резину.

Прошел год, два… Третий уже шел к концу, а тетушка Фелиция, прямая, как свечка, по-прежнему восседала в своем золоченом кожаном кресле. Грегерсы всем семейством, точно на смотр, являлись к ней каждое воскресенье с неизменно озабоченным, скорбным видом. Дети, прилизанные и принаряженные, выстраивались вдоль стен и стояли, благоговейно вытянувшись, с надеждой и любопытством взирая на старое чучело в кресле. В душе они ненавидели тетушку за то, что их заставляли проводить каждое воскресенье в ее доме, среди всех этих безделушек, этажерок, картин Тидемана и Гюде. Они не понимали, почему родители так почтительно толкуют между собой об этом старом хламе, собранном в большой уродливой тетушкиной гостиной с цветочными горшками на окнах и зеленым ковром, на который детям даже не разрешалось ступать: они должны были красться на цыпочках вдоль его краев. Во всем этом было что-то странное, почти зловещее. Но что поделаешь, уж таковы эти взрослые! Других детей зато каждое воскресенье водят в церковь. Может, тетушка Фелиция в своем кресле тоже служит своего рода обедню, просто детям все это непонятно. Да, не иначе, здесь свершается богослужение: недаром глаза родителей излучают неземное сияние, когда они снуют по большому тетушкиному дому, ощупывая то одну вещь, то другую.

Но самое непонятное творилось с Шахом, жирным старым котом, всегда лежавшим на подушке у тетушкиных ног. Когда Грегерсы приходили к тетушке в гости, Шах был «ах ты мой милый, ты моя прелесть, ты мой маленький котик», и папа с мамой бегали вперегонки, торопясь подать ему миску с молоком.

— Шах — тетушкин верный друг, — говорила мама, похлопывая по шкурке кота кончиками ногтей.

— Ах ты мой котик, — говорил папа и принимался так странно причмокивать, что Шах настороженно навострял уши.

— Тетушка, а сколько сейчас Шаху лет? — осведомлялась мама, силясь придать своему лицу мечтательное выражение.

— Не знаю, — коротко отрезала тетка, — много.

— Какая у него красивая шкурка! — говорил папа, стараясь, чтобы это прозвучало искренно.

— Шкура — дрянь, — отвечала тетка, — вся почти вылезла.

На этом разговор увядал. Тетушка Фелиция сидела в своем кресле прямая и важная, как какой-нибудь епископ, и по обыкновению вязала кружева. Странно, что она так хорошо видит, в ее-то годы. И руки у нее совсем не дрожат. Да и вообще, что можно знать?..

— Омерзительный кот, — говорила Алиса, когда Грегерсы возвращались домой от тетушки, — весь дом провонял этой тварью. Ни за что в мире не взяла бы его к себе, даже если бы из него сделали чучело и набили тысячекроновыми бумажками!

— Ну знаешь!.. — насчет последнего Петер был не совсем уверен. Потирая кончики пальцев, он скатывал деготь в крошечные комочки, которые потом щелчком незаметно сбрасывал на землю. — А скажи, как по-твоему, сдает она? — спрашивал он и тяжко вздыхал.

Его жена удрученно качала головой.

— Некоторые люди — загадка для меня. Ничто их не берет. А наша жизнь проходит. Это же неестественно, чтобы старая женщина была так бодра! А доктор, он-то что говорит?

— Да ничего…

Фру Алиса раздраженно отряхивалась.

— Несет от меня котом, понимаешь! Чувствуешь вонь? Хоть бы кто придушил эту тварь!

Петер молчал.

— А ведь она стоит верных полмиллиона, — говорил он потом и снова вздыхал.

— Кто?

— Да тетушка.

— Так я же про кота говорю, а не про тетушку! Ты даже не слушаешь, что я говорю! Полмиллиона… Какой от них прок, когда….

Фру Алиса, хотя внутри все у нее кипело, смолкала. Бывает, мысли человека умчатся своими, недозволенными путями. Нет, надо держать себя в узде и терпеть. Как-никак всякая живая плоть когда-нибудь да устанет цепляться за жизнь. Только вслух лучше ничего не говорить, лучше не выдавать своих мыслей.

Сзади шагали дети: они радовались, что с воскресной обедней у тетушки Фелиции на этот раз покончено.

И все же однажды наконец пришло известие. Да, пришло известие, что тетушка Фелиция и впрямь занемогла. Фру Алиса зазвала детей домой и строгим голосом приказала:

— Умойтесь и наденьте воскресные платья!