Современная норвежская новелла

В ту осень и зиму Енс много дней просидел за столом, задумчиво глядя на кофейник. И впервые ему вдруг захотелось куда-нибудь уехать. Он понял, что упустил что-то очень важное. Он, который имел так много, ибо всегда старался делать то, чего многие желали, но мало кто решался осуществить: просто стоять под деревом, быть травинкой среди моря травы. Но упустил он нечто большее.

Енс отломал ручку и приклепал ее заново. А в середине зимы, когда уже ударили холода и все было засыпано снегом, он вдруг собрался в дорогу и вторично отправился в Тёнсберг. Там он купил кусочек алюминия. Вернувшись домой, он в третий раз взялся за починку кофейника. Работая с какой-то совершенно особой нежностью, он проявил такую сноровку, какой сам от себя не ожидал. И все равно кофейник не стал совсем таким, каким был раньше.

А весной к Енсу пришла в гости она.

Получилось так, что, вернувшись домой после службы на судне, она почувствовала себя еще более одинокой, чем была в море. Вероятно, она очень много повидала на своем веку, больше, чем любая другая женщина, но все-таки меньше, чем многие мужчины. Она побывала в портовых городах всего мира, но ничего нового она там для себя так и не открыла. Везде было одно и то же: кровь и вино, ругань и драки, продашься за деньги — и сама станешь себя презирать, а не продашься, будешь обречена на одиночество. На судне она была официанткой. И каждую ночь, прежде чем ложиться спать, ей приходилось сначала забаррикадировать дверь, а утром в награду за добродетель созерцать кислые физиономии остальных членов экипажа. Если же дверь не запирать, то тридцать мужчин все как один будут презирать тебя, тогда как тот единственный, кого ты впустила к себе в каюту, скоро изменит тебе с другой. Таков был ее удел.

Она привезла домой немало тряпок. И когда подруги приходили к ней в гости, они восторженно осматривали и ощупывали каждую вещь, но стоило ей отвернуться, как они многозначительно перемигивались: все это она получила не за красивые глаза.

Она стала надолго уходить в горы, словно искала что-то. И в одно из воскресений она наконец нашла.

— Какой чудесный кофейник, — сказала она.

— Он из Австралии, — объяснил Енс. — Я купил его давным-давным давно, когда был еще молодой.

— Ты и сейчас еще молодой.

— Я купил его в Австралии и вернулся домой. Я не жалею, что побывал там. Я мог купить много кофейников, может быть тысячу, мог привезти их домой, продать и разбогатеть. Но в молодости мы никогда не загадываем так далеко вперед.

— Если бы ты завел собаку, то не был бы так одинок?

— У меня нет ни собаки, ни других животных. С ними слишком много возни. Они только мешают. Нет, с меня хватит моих воспоминаний о том, что я видел и узнал.

— А тебя не тянет обратно? — спросила она.

— Тянет, и довольно часто. Когда поездишь с мое по белу свету, потом трудно усидеть дома! — И вдруг он спросил: — А тебе хочется уехать?

— Нет, — ответила она и, взяв кофейник, налила ему кофе. — Мне не хочется уезжать. Но мне часто хотелось иметь собаку, которая бы сидела на столе и слушала меня, когда я говорю.

ОДД ЭЙДЕМ

На досуге Перевод С. Тархановой

Как-то раз на вечернем рауте один норвежский писатель, пристально глядя на католического патера, печально проговорил:

— А знаете, я часто подумывал о том, не перейти ли мне в католичество.

— Да, — холодно ответил священник, — многие это говорят после третьего стакана виски.

Эти слова патера, трезво смотрящего на жизнь, я не раз вспоминал в ту зиму, когда, набираясь сил после болезни, жил несколько недель в гостинице одного провинциального городка. По вечерам я иногда сиживал у телевизора в обществе других постояльцев — коммивояжеров, но прилива религиозных чувств не замечал ни у кого даже после четвертого стакана виски.

Однажды вечером у телевизора собралось четырнадцать человек. Шла передача из Швеции: показывали фильм об американцах, которые дубасили друг друга кулаками по лицу. Это были американские солдаты, и события разыгрывались в джунглях. Лейтенант из Чикаго остался с глазу на глаз с японской медицинской сестрой. Вокруг них свистели пули. Когда он ее поцеловал, грянул незримый стоглавый оркестр: выходит, они взяли с собой в джунгли музыкантов…

Сам я не пил виски — мне запретил врач, — а потягивал через трубочку кока-колу. Кругом в полутьме мерцали огоньки сигар. Раздавался негромкий стук всякий раз, когда кто-нибудь, отпив глоток, ставил стакан на столик. Надо ли удивляться, что мои мысли обратились к пресвятой церкви и к Америке? Само собой, виновато было виски, точнее, кока-кола.

Расскажу историю про Пия XII, знаменитого римского папу.

Один бойкий американский коммерсант добился приема у папы. Опустившись на колени, чтобы поцеловать папскую туфлю, он что-то пробормотал, и папа ответил ему:

— Нет.

Стоявший поблизости кардинал услышал, как коленопреклоненный паломник сказал:

— Пятьсот тысяч долларов!

Папа Пий XII апостольским жестом развел в сторону свои красивые, будто неземные руки и с улыбкой повторил:

— Нет, друг мой, нет, это невозможно.