С начала распространения постмодернизма на социальные науки прошло четверть века (напомним, что международники запоздали с его принятием почти на два десятилетия по сравнению с представителями других социальных наук). Сегодня уже можно оценить, что это дало. Не заплатили ли мы за него слишком большую цену? Можно ли считать его настоящей «научной революцией», предложившей новую парадигму? Если да, то соответствует ли нынешнее состояние теории международных отношений тому, что Томас Кун называл «нормальной наукой»? Несмотря на изрядную противоречивость имеющихся оценок, все же следует признать, что сами по себе дебаты вокруг культурного фактора, в том числе и в постмодернистской оболочке, существенно обогатили исследования в теории международных отношений, хотя, конечно, утверждение о постмодернистской «научной революции» или «нормальной науке» было бы, как представляется, изрядным преувеличением.
Дело в другом: если раньше исследователь международных отношений как бы брал на себя ответственность репрезентировать незападные страны и народы, т.е. его субъективное мнение предполагало объективность анализа, то теперь голос «Других» стал слышен, что имеет особое значение в условиях глобализации.
Здесь присутствует также важная этическая проблема. Из новых представлений вытекало требование диалогичности текста или плюралистичного авторства, когда изучаемая страна и ее исследователь становятся равноправными партнерами в производстве знания. Монолог традиционного исследователя международных отношений, по мнению постмодернистских мыслителей, должен был смениться диалогическим подходом, признанием поливалентной, мультикультурной и стратифицированной природы международных отношений. И хотя новые интерпретации оказались в целом услышанными, новые взаимосвязи созданы благодаря критическому осмыслению традиции, следует признать, что в международных исследованиях диалогичный текст по-прежнему редкость. Диалогичный текст, несмотря на все призывы к коллегам и констатации важности, все еще труднодостижим. Как и раньше, значительная часть исследований делается в США и на Западе в целом. Диалог же часто подменяется декларативными заявлениями о необходимости мира, сотрудничества и дружеских отношений между разными народами, но не более того. Приходится признать, что плюралистичное авторство не вполне состоялось.
Как бы там ни было, вторжение постмодернизма радикально изменило ситуацию в изучении культурных аспектов международных отношений: субъективизм и нарративность отныне возводились в принцип при конструировании текстов. Возможно, важнейшим побочным продуктом постмодернистского «поворота к культуре» стала разработка концепции идентичности как одной из наиболее важных форм социальной конструкции. Она в самом деле имеет решающее влияние на жизнь и судьбу индивидов, групп и обществ, поскольку ассоциируется с вопросами межгосударственных войн, преследования меньшинств и внутриполитических конфликтов. Отсюда тесная взаимосвязь концепции с проблемами прав человека. Она также внесла немаловажный вклад в разработку идеи нации как объединения людей на основе общего наследия, но не имеющих собственной географической территории для создания государства (курды, тибетцы). Постмодернизм внес важнейший вклад в разработку проблем эрозии государственного суверенитета и, как следствие, регионализма, федерализма, национализма, новых типов гражданства и т.п. Соответственно, был переосмыслен и концепт безопасности.
В то же время постмодернизм не смог помочь в решении других важных и актуальных вопросов современной международной жизни в силу своей внеисторичности и отрицания материальных факторов развития. Будучи амальгамой разных идей, постмодернизм остается весьма противоречивым течением. Некоторые авторы даже назвали новый этап в развитии социальных наук «постпарадигмальным». Однако, как представляется, это скорее было наступление эпохи эклектики, под которой постмодернисты пытались скрыть замешательство мыслителей перед все более сложными проблемами, с которыми сталкивалась мировая политика в последние десятилетия ХХ и в начале ХХI в.