Современная португальская новелла

Он прав, наверное. Маленькое тихое кафе, спокойная знакомая публика, а если тебе слишком докучают, можно вывесить объявление «Кофеварка не работает» или сесть перед дверью, вот и отдыхай себе, слушай, как мухи летают. Да, действительно, нелегко еще раз наладить такое кафе, да с новыми посетителями, чтобы в спокойные вечерние часы сидеть за стойкой и наслаждаться. Сосредоточенный взгляд, прикованный к щелям в дощатой стойке, ножки, молоденькие и аппетитные, скрещенные или вытянутые, юбки, совсем короткие, ножки, чуть раздвинутые, ножки точеные, стройные, и все для тебя; сосредоточенный взгляд, ты весь горишь, а девочки склонились над книгами или прижались к любимым, а ты раздеваешь их, они ведь совсем близко, переживаешь снова времена юности. Вот ты в подвале — наверху лавка, лавка дяди, где ты учился торговать, а внизу подвал, ты спускался туда за вином, там влезал на бочки, а через щели в деревянном настиле видно все, открытие это — просто чудо, в четырнадцать лет ты знал все женские ножки деревни, их форму и оттенки кожи, их соблазн — ты вбирал его оттуда, снизу, скорчившись в три погибели, в лихорадочном жару, — с тех пор всегда, видя тебя на прогулке, и сейчас, уже через несколько лет, я не могу отделаться от этого образа: глаза, прикованные к щелям в дощатой стойке, руки ищущие, будто ласкающие, коротенькие юбки до середины бедра, ножки точеные, стройные, все для тебя, ты в огне, жизнь начинается сначала.

ФЕРНАНДО НАМОРА

Накануне шел дождь Перевод Е. Ряузовой

Вот уже две недели они каждый вечер встречались в маленьком кафе на берегу озера. Это было уютное кафе. Небольшое, но всегда оживленное: полдюжины столиков, выстроившихся в ряд, за которыми сидела молодежь, ни на минуту не умолкающая музыка. Если отец разрешал ему взять машину, он не входил в зал, а стучал костяшками пальцев в стеклянную дверь, чтобы привлечь ее внимание, кивал ей, и они уходили куда-нибудь в укромное место, где можно было целоваться. Больше между ними ничего не было. Она казалась Жоану какой-то странной. Ее неподвижные глаза цвета прошлогодней листвы избегали его взгляда, тонкие губы оставались вялыми даже во время поцелуев. Это его задевало: уж что-что, а увлечь женщину он умел.

Она приглянулась ему, потому что у нее были красивые ноги. Жоану нравились как раз такие — легкие, стремительные, точно ноги горной серны, готовой каждую минуту убежать. Впервые он заметил ее на пляже, в купальном костюме; тело ее, словно тело балерины, поражало грацией. Каждое движение казалось прелюдией к танцу. Когда она приподнималась на носки, бросая мяч через сетку, ноги ее, напрягаясь, делались еще стройней и прекраснее. Он долго разглядывал ее исподлобья, пока наконец мяч не откатился прямо к нему. Он вскочил и отдал ей мяч, не спуская с нее горящего взгляда. Сначала она испугалась, увидав перед собой этого услужливого юношу, и сухо поблагодарила, не скрывая неприязни. «Я ужасно обошлась с тобой, любимый, — сетовала она потом. — Прости, мне так стыдно за мою грубость». С этого случая на пляже все и началось. «Только непонятно, что именно», — с раздражением думал он. К чему эти вечера, когда они глядели друг на друга, говорили о всяких пустяках (что за странные разговоры она вела) и он целовал ее неохотно сопротивляющийся рот, ускользающий, точно испуганный червяк? Ему даже ни разу не удалось погладить ее ноги, хотя тело ее вовсе не казалось недоступным, наоборот — предлагало себя, точно не имеющая никакой ценности и никому не нужная вещь. Тем не менее все оставалось по-прежнему. Что-то в ней внушало ему робость и вместе с тем уважение.

— Что ты будешь пить?

Она пожала плечами, устремив задумчивый взгляд на покрытую рябью поверхность озера, на парочку влюбленных, неторопливо прогуливающихся у самой воды в предвечерних сумерках, которые мягко опускались на городок. Потом снова передернула плечами и посмотрела на Жоана так, словно хотела проникнуть в самую глубину его глаз и разгадать, что там таится. А кому это понравится, когда на него так смотрят? Он беспокойно заерзал на стуле.

— Заказать кофе?

— Заказывай.

Он щелкнул пальцами, подзывая официанта, и попросил разменять деньги.

— Хочешь послушать музыку?

Не выказывая ни малейшего интереса, она водила пальцами по ладони. Ей было все равно, поставят пластинку или нет. Удивительное равнодушие! Он мог часами слушать музыку, забыв обо всем на свете, и все его существо будто растворялось в звуках, подчиняясь их ритму, тогда жизнь, казалось ему, замирала, а время останавливалось. Она же лишь пожимала плечами, хотя юноши и девушки и приходили-то в кафе главным образом, чтобы послушать пластинки.

— Ты не любишь музыку?

— Люблю. — Она отвечала с презрительной или усталой снисходительностью, ранившей его самолюбие. — Люблю, только не такую.

— А что бы ты хотела сейчас послушать?

— Другую музыку.