Современная португальская новелла

Но есть здесь и другое произведение, еще значительнее, что ожидает нас, что побудило нас прийти сюда из такого далека, только чтоб взглянуть на него. Оно находится рядом, в пещере Тюк д’Одубер, соседствующей с той, о которой шла речь, и отделенной от нее всего лишь несколькими метрами глинистой почвы, какую река Вольп скопила в галереях, когда-то соединяющихся друг с другом. Теперь, чтобы достичь этой соседней пещеры, надо пройти немного по свежему воздуху, что дает некоторую передышку в награду за все наши труды.

Но прежде чем покинуть этот первобытный салон гравюр, мы сами должны стать на мгновенье граверами: мы хотим выгравировать нашу благодарность верному слуге, всегда сопровождавшему трех братьев, своих господ. Правда, уже есть галерея, которая связана с его именем: темная, безвестная, никем никогда не упоминаемая улица в этом подземном городе, что Франсуа помог открыть, подвергаясь таким же или большим опасностям, чем его спутники, ибо был наделен одним пороком: всегда стремился идти во главе маленького отряда, даже когда ему не велели.

Воспользовавшись тем, что проводник отошел немного в сторону, мы взяли кусок кремня, как делал некогда наш брат троглодит, и на стене, более черной и голой, чем огромная могильная плита, написали размашисто и с нажимом, охваченные, быть может, внезапной, мальчишеской жаждой мести, как озорной школяр, сбежавший с урока:

«Грот Трех Братьев и Франсуа».

И ушли с чистой совестью, ибо нет опасности, во всяком случае в ближайшие годы, что наш акт правосудия кто-либо примет за доисторическую надпись…

ЖОЗЕ ГОМЕС ФЕРРЕЙРА

Испорченное детство (Воспоминания в форме неудавшегося памфлета) Перевод Е. Ряузовой

I

С детских лет у меня сложилось впечатление, что случайно услышанные на улице, в кафе или в кинотеатре разговоры по какому-то странному совпадению всегда находят отголосок в наших мыслях, а порой и определяют их ход.

Так, например, когда мне было лет четырнадцать и я, охваченный тревожным любопытством, ломал голову над вопросом, существуют ли привидения (завидую тем, кому удалось избежать подобных мук!), все кругом, точно сговорившись, заводили речь о выходцах с того света, и даже неодушевленные предметы будто задались целью породить во мне страх, оттачивая в моем сознании и без того острое орудие китайской пытки, именуемое анализом.

По утрам я раскрывал газету, и на первой же странице мне бросались в глаза истории о домовых, о том, как призраки кидали по ночам камни в окна. Если я ходил к парикмахеру, клиент в соседнем кресле обязательно рассказывал что-то жуткое о кладбище, о скелетах, фосфоресцирующих черепах и закутанных в белые саваны привидениях. А на уличных перекрестках, в табачных магазинах, у дверей кондитерских — повсюду, где собирался народ, только и было разговоров, что о нечистой силе.

Как ни пытался я освободиться от навязчивой идеи, окружающая обстановка препятствовала этому, разрушая самые твердые мои убеждения, которыми я проникался с таким трудом, ценою многодневных, поистине героических усилий. Какой-нибудь пустяк вновь оживлял сомнения, низвергая меня против воли в пучину нескончаемых мучительных раздумий.

Подобные случаи не раз повторялись в моей тогдашней жизни, еще столь короткой, зато богатой чувствами.

Совсем недавно один из моих друзей поделился со мной горестными воспоминаниями о своем детстве, отравленном созерцанием пыльной улочки с редкими клочками огородов, по которой ему каждое утро приходилось бежать в школу.

И представьте, после его рассказа, не знаю уж, по какому странному совпадению, почти все услышанные мною в трамваях, магазинах, кинотеатрах разговоры неминуемо сводились к одной и той же безбрежной как море теме — испорченному детству.

Причины были самые разные, порой, на мой взгляд, даже слишком необычные. Кто-то с ужасом вспоминал о глиняном горшке с полдюжиной сардинок, завернутых в капустный лист, — этим блюдом его пичкали в детстве. Другой винил природу Лиссабона — однообразные известняковые холмы, скудную почву и растительность, убивающую воображение. Однако большинство сходилось на том — хотя многие и не высказывались прямо, — что не стоит тратить время на воспоминания о детстве, унылой и унизительной поре нашего существования в этом мире, созданном, вероятно, лишь для того, чтобы взрослые пили, ели, курили, играли в бридж, жаловались на погоду и несли всякую чепуху, — ведь никому и в голову не придет надеть на них намордники!

*

Мое детство испортил учитель математики.