М а р и а н н а. Потому что Драгоша ты любишь больше, чем меня, потому что он всегда был твоим любимцем.
Р е н е
С ю з а н н а
Р е н е
С ю з а н н а
М а р и а н н а. А я, мама, должна тебе сказать, что виноградник по праву принадлежит мне.
С ю з а н н а
М а р и а н н а. Не шути. Я говорю совершенно серьезно: когда мне было два года, ты оставила меня здесь с Марандой и уехала с отцом в Париж.
С ю з а н н а. Да, твой отец хотел прослушать какой-то курс лекций по специальности.
М а р и а н н а. Знаю. Но вы там были не одни.
Р е н е
М а р и а н н а. С дядей Алеку и тетей Дуки.
С ю з а н н а
М а р и а н н а. Ты родила там Драгоша, вы с папой и с ребенком вернулись сюда, а друзья еще на какое-то время задержались в Париже.
С ю з а н н а. Я осмелилась оставить тебя одну, когда тебе было два года, и родить ребенка, не спросив твоего разрешения.
М а р и а н н а. Не спросив разрешения моего отца. Ты родила ребенка от Алеку Бэляну!
С ю з а н н а. Что ты сказала? Что ты посмела сказать? В каких выгребных ямах, на каких помойках ты откопала эту грязную, гнусную сплетню? Как ты могла повторить ее своей матери?
Р е н е. Иной раз думаешь — никто никогда не узнает, ан нет, шила в мешке не утаишь.
М а р и а н н а. Потому ты и любишь Драгоша больше, чем меня, защищаешь его и унижаешь меня, потому и относишься к нам совершенно по-разному.
Р е н е. Плод грешной любви!
С ю з а н н а. А ты, безмозглый дармоед и картежник, ты как смеешь вмешиваться? Где ты набрался наглости подняться против меня и возвести такое обвинение? Только подумать, против меня! Подлец, лодырь, выскочка! Вон! Убирайся из моего дома!
М а р и а н н а. Мой муж имеет такое же право, как и я, находиться в этом доме. В доме, принадлежавшем моему отцу, а не тебе и не сыну Алеку Бэляну.
С ю з а н н а. Вон!
М а р и а н н а. Пусть убираются восвояси самозванцы, внебрачные отпрыски и их родовитые жены,
Д р а г о ш. Марианна, что это значит? Марианна, ты сошла с ума!
М а р и а н н а. Я говорю чистую правду. Мама любила Алеку Бэляну, ты сын этого человека, а не моего отца.
Д р а г о ш. Это невероятно, это ужасно, что ты так говоришь!
Р е н е. Может, им нужны доказательства? Марианна, покажи.
М а р и а н н а
А л е к у
С ю з а н н а
М а р и а н н а. Вот смотрите — черным по белому: «Любовь моя, Александру, мы задерживаемся еще на месяц…» Это из Парижа. А это отсюда, с виноградника: «Когда ты приедешь? Наш ребенок очень красив и становится все красивее и красивее». Твой почерк?
С ю з а н н а
А л е к у. Так это вы здесь шарили, когда Сюзанна заметила, что кто-то хозяйничал в ее ящиках? А эти письма выкрали у меня, когда я приютил вас прошлой зимой. Надо думать, его работа, ты не могла пасть так низко.
М а р и а н н а. Хоть ты и сожгла письма, мама, но и без них вы все признали.
С ю з а н н а. Что я признала? Ничего я не признавала. Я не обязана ни перед кем отчитываться. Я была, есть и буду сама себе хозяйка. И сколько б вы ни рылись своими свиными рылами, вам все равно ничего не понять.
М а р и а н н а. Я не понимаю тонкостей твоей души. Весьма возможно. Зато я прекрасно понимаю: Драгош не сын доктора Маня-Войнешть.
Р е н е. И этот виноградник принадлежит не ему, а Марианне. Все очень просто!