Современная румынская пьеса

М а л ы ш. Ты чем-то расстроен?

П т и ц а. Напротив, я весел.

Останавливается еще одна машина. М а л ы ш  исчезает вслед за Мушатом.

Господин доктор Стамбулиу Василе.

С т а м б у л и у. Доброе утро.

П т и ц а. По двору направо.

С т а м б у л и у. Я знаю.

П т и ц а. Не сомневаюсь. Но таков приказ. Чтобы никто не забыл.

С т а м б у л и у. У тебя красные глаза. Ты плакал?

П т и ц а. Я никогда не плачу и не буду плакать.

С т а м б у л и у. И жалованье тебе платят не за то, чтобы ты плакал. (Исчезает.)

П т и ц а. Господин Константин Ирос.

Останавливается еще одна машина. Появляется  И р о с.

И р о с. Доброе утро.

П т и ц а. А это кто? (Показывает на человека, который сопровождает Ироса.)

И р о с. Я тебе еще вчера объяснил: мой адъютант Мирон Давид.

П т и ц а. Я забыл. Господин Мирон Давид!

Д а в и д. Все пришли?

П т и ц а. По двору направо.

Д а в и д. Пришли все?

П т и ц а. Не знаю, меня это не касается, я их не считал.

Д а в и д. Они не овцы, чтобы их считать.

П т и ц а. Я не потому их не считал, что они не овцы, просто я не умею считать.

Д а в и д. Ты неграмотный?

П т и ц а. Нет. Я дурак.

Д а в и д. Зачем же тебя здесь держат?

П т и ц а. Чтобы подметать, смывать кровь, засохшую на камнях.

И р о с. Он не дурак, он умственно отсталый. На фронт его послать нельзя, вот и мобилизовали на легкую работу.

П т и ц а. На легчайшую: я обмываю мертвых.

Слышно, как останавливается еще одна машина. Э т и  д в о е  исчезают.

Господин директор Доминик Берчану.

Входит Б е р ч а н у.

Б е р ч а н у. По двору направо.

П т и ц а. Я знаю, что вы знаете.

Б е р ч а н у. Надеюсь, сегодня ты не будешь плакать. (Хлопает его по плечу.) Ты не виноват. Я — тоже. И все же я принес тебе платок, чтобы ты не вытирал глаза и нос полой рубашки. Я ведь не плачу.

П т и ц а. Мне платят не за то, чтобы я плакал.

Б е р ч а н у. А мне платят за то, чтобы я не плакал.

П т и ц а. Я могу делать что хочу — я кретин.

Б е р ч а н у. Разве я сказал, что ты кретин?

П т и ц а. Не вы, доктор сказал. И он прав. Я сам знаю, что я кретин. Ночью я забываю сходить на двор и…

Б е р ч а н у. Не сердись на доктора Стамбулиу. Они с твоим отцом односельчане, и поверь мне, он сделал доброе дело, мобилизовав тебя на легкую работу, недалеко от дома. (Смотрит на часы.) Восемь часов. Ты сказал, чтобы она была готова к восьми?

П т и ц а. Ей сказал тот, кто должен был сказать.

Б е р ч а н у. Но ведь я просил тебя передать ей от моего имени, чтобы она достойно держалась, была прилично одета, хорошо причесана.

П т и ц а. У нее бабка: она причесывает ее с семи часов…

Б е р ч а н у. Пожалуйста, позови ее и скажи, чтобы она на меня не сердилась — ведь моей вины здесь нет.

П т и ц а. Она знает.

Б е р ч а н у. Позови ее, пожалуйста… (Исчезает.)

Торопливо входит  с в я щ е н н и к, видно, что он пришел пешком. Не говоря ни слова, он направляется туда, куда уже прошли все остальные.

П т и ц а. Отец Изидор Мирча. (Уходит в глубь сцены, стучит в дверь камеры.)

Выходит  С е в а с т и ц а.

Восемь часов.

П я т е р о  с т р а ж н и к о в  вырастают как из-под земли по обе стороны двери.

С е в а с т и ц а. Что нового?

П т и ц а. Ничего. Все как было условлено: в восемь тридцать ее казнят. Там же, через двор, направо.

Появляется  М а р и я.

Доброе утро.

М а р и я. Доброе утро.

П т и ц а. Директор просил узнать, ты причесалась?

М а р и я. Я причесалась и даже собрала волосы в узел.

П т и ц а. Директор спрашивал…

С е в а с т и ц а. Она умылась по пояс, холодной водой с мылом, я поливала ей из кувшина и вымыла ей ноги.

М а р и я. На полу у меня настоящий потоп.

П т и ц а. Ерунда — я вытру.

М а р и я. Спасибо.

С е в а с т и ц а. Директор говорил еще что-нибудь?

П т и ц а. Чтоб Мария держалась достойно и что он не виноват.

Появляется  М а л ы ш  с газетой в руках.

М а р и я. У меня во рту привкус железа, и в ушах звенит.

М а л ы ш. Это страх. Ты боишься смерти.

М а р и я. Я ничего не боюсь, просто меня мутит.

М а л ы ш. Это страх — его ощущаешь нутром. Прочти сегодняшнюю газету.

М а р и я. Там напечатаны твои стихи?

М а л ы ш. Зачем ты меня оскорбляешь?

М а р и я. У меня болят глаза и ломит поясницу.

С е в а с т и ц а. Я знаю заговор, доченька.

М а л ы ш. Это называется страхом. Почитай газету. Ведь любопытно знать, что пишут газеты в последний день твоей жизни. Я даю тебе эту возможность, почему бы тебе ею не воспользоваться.

Слышны пять выстрелов.

М а р и я. Что это?