На лице Аглаи, которая внимательно следила за происходящим, появляется вдруг удовлетворенная улыбка. Кашлянув, она спускается в сад. Маноле рассеянно поворачивает к ней голову.
А г л а я. Я ищу Кристину, маэстро.
М а н о л е. Думаю, она на озере.
А г л а я. Опять два часа в воде проторчит. Сумасшедшая до воды. (Направляется в ту сторону, куда ушла Кристина. Оборачивается.)
Знаете, маэстро, если она не нужна вам, я бы хотела послать ее в горы.К л а у д и я (входя)
. Доброе утро, Ман.М а н о л е. Доброе утро, Клаудия. (Целует ей руку и тут же, с ноткой раздражения, Аглае.)
Но она нужна мне. И потом, здесь очень здоровый воздух.А г л а я. Да, конечно. И спросила-то я просто так, на всякий случай. (Объясняя Клаудии.)
Я думала послать девочку в горы, примерно на месяц. Но если маэстро не обойтись без нее как без секретаря, тогда и речи быть не может. Пойду скажу, чтобы не сидела долго в воде. (И, довольная, уходит.)К л а у д и я. В этом возрасте детям иногда невредно менять климат.
М а н о л е (сердясь)
. А кто мне будет разбирать почту? Впрочем, если хочет, пусть едет.
Клаудия внимательно смотрит на него.
(Другим тоном и только для того, чтобы поддержать разговор.)
Где ты была?К л а у д и я. Гуляла. А ты?
М а н о л е. Бездельничал.
К л а у д и я. Я думала, что ты с Кристиной.
М а н о л е. Она давно ушла. Милая девочка. Правда?
К л а у д и я. Да. Но абсолютно заурядная. Почему ты все время сидишь на месте? Я ждала тебя в лесу.
М а н о л е. Прости, забыл. (С извиняющейся улыбкой.)
И, откровенно говоря, мне здесь лучше… В ее возрасте заурядность неприметна. Это свойство обретает значение много позже. Знаешь, Клаудия, уже несколько дней я гораздо спокойнее. У меня не было этих ужасных ощущений.К л а у д и я. Ты даже выглядишь лучше. (Вздыхая.)
По сути дела, это важнее всего.М а н о л е. Важнее чего?
К л а у д и я (уклончиво)
. Не знаю. Я говорила в общем. С некоторых пор я все говорю «в общем». (Пауза.) Ты помнишь, Ман, лето, которое мы провели в Венеции?М а н о л е. Когда ты ревновала меня к статуе Коллеони{22}
, потому что я каждый день ходил смотреть на нее?К л а у д и я (с чисто женской интонацией)
. Ревновала? Ты навещал ее только днем.М а н о л е (охваченный воспоминаниями)
. Да, мы как одержимые ночи напролет проводили на каналах, пока заря не вырывала из вод серебряную Венецию. Сколько лет прошло с тех пор! Почему ты вдруг вспомнила?К л а у д и я. Мне тогда было двадцать и я была очень хороша. По крайней мере так говорили.
М а н о л е. La bella[8]
— называли тебя гондольеры. Я очень гордился твоей красотой.К л а у д и я. Почему я думаю о прошлом, Ман? Потому что я грустна, потому что воспоминания усугубляют мою грусть и в то же время утешают меня. Это самая большая моя драгоценность. (Улыбнувшись.)
Счастье, что никто не может отнять у нас наших воспоминаний.М а н о л е (тоже улыбается)
. Ты будто надгробную речь держишь, дорогая.К л а у д и я. А ты смеешься, но это не смешно.
М а н о л е. Ты тоже улыбаешься.
К л а у д и я. Это улыбка трагической героини, Ман! Как ты не понимаешь?!
М а н о л е (сердито)
. Что с тобой, Клаудия?К л а у д и я. Мы уже говорили об этом, Ман. Я чувствую себя совсем ненужной здесь. Даже немного смешной.
М а н о л е. Смешно устраивать сцены в таком возрасте.
К л а у д и я. Это первая грубость, которую я услышала из твоих уст.
М а н о л е (берет Клаудию за руку)
. Прости меня. Знаешь, я немного распустился. Но это такой абсурд, то, что ты сказала…К л а у д и я. И ты чувствуешь, что я не нужна. А в один прекрасный день мое присутствие покажется тебе назойливым, потом тягостным.
М а н о л е. Клаудия!
К л а у д и я (вспыхивая)
. Кому нужно, чтобы все кончилось так отвратительно и так печально?! (Взглянув на него.) Кажется, теперь я и не люблю тебя. (Лжет или пытается уговорить себя.) Вот почему я чувствую себя такой никчемной и у меня опускаются руки. Во мне нет ничего, кроме жалости. К себе, к тебе. Жалости пополам с брезгливостью, какую испытываешь в нищете или болезни.М а н о л е (задет)
. Благодарю тебя за жалость. Но не нуждаюсь в ней! (Уходит.)К л а у д и я (слишком поздно)
. Ман!