Современная румынская пьеса

К л а у д и я. Ты никогда не любил по-настоящему, Ман. Никого. Кроме своей скульптуры. Остальное было от избытка богатства. Мотовство. Кутеж.

М а н о л е. Неправда. Тебя я любил.

К л а у д и я (закрывая ему рот рукой). Хочешь, я помогу тебе заглянуть в себя?

М а н о л е (после короткой паузы). Говори.

К л а у д и я. Во-первых, ты чудовищный эгоист, жадный и действующий без зазрения совести во всем, что не является твоим искусством.

М а н о л е. Но искусство мое воплощает как раз то, что есть лучшего во мне. Чем мне насыщать его, если бы я разбрасывался?

К л а у д и я. Знаю, Ман, тебе нет надобности защищаться. Я любила тебя, невзирая на твой эгоизм, а может быть, и за него. (Шутливо.) Он произвел на меня впечатление. Он такой монументальный… (Пылко.) Я знала, где-то ты платишь за него в тысячу раз больше. Но позволь мне продолжить рассказ.

М а н о л е. Слушаю.

К л а у д и я. Таким образом, то, что ты называешь любовью, было в твоей жизни только шпорами для воображения и мироощущения, а не смыслом существования и не исполнением желания. Я это поняла и приняла.

М а н о л е. Сколько смирения!

К л а у д и я. Все же мне понадобились годы, чтобы прийти к этому. А теперь ты болен. Болен сильнее, чем признался мне. Разве не так?

Маноле кивает.

Ты не можешь больше работать. Ты смотришь вокруг себя и обнаруживаешь, что ты одинок. Для тебя всегда было привычным чувствовать свои руки занятыми. Сейчас ты хочешь опереться хоть на что-то и не находишь ничего. Тебе страшно. За что тебе ухватиться?

М а н о л е (возбужденно). Откуда ты знаешь, что…

К л а у д и я. Что?

М а н о л е. Я думал, ты говоришь о пропасти.

К л а у д и я. О какой пропасти?

М а н о л е. Нет, ничего. Продолжай. До некоторой степени ты права.

К л а у д и я. Только до некоторой степени? И тогда ты пытаешься привязать к себе понадежнее Клаудию. Ты предлагаешь ей замужество, крепко, суеверно, наивно веруя в солидный институт брака. Верно?

М а н о л е. Верно. Но она не соглашается.

К л а у д и я. Не соглашается потому, что этот твой жест кажется ей условным и несущественным. Даже немного смешным, как все чрезмерное. Она убедилась, что для тебя важно, чтобы она была рядом с тобой. И согласилась без колебаний. Может быть, отказываясь от возможности составить счастье другого человека. И самой обрести покой, в котором нуждается, потому что уже не молода. И вот она видит… Я идиотски чувствительна… Видит, что совершенно не нужна…

М а н о л е. Что ты хочешь сказать?

К л а у д и я. Что я не могу больше помочь тебе, что не имеет никакого смысла мне оставаться здесь, потому что… я не существую больше для тебя, Ман. Я только тень того, что было. (С отчаянием.) Почему ты молчишь? Я права?

М а н о л е (после долгого молчания). Удивительно, какая у тебя интуиция. Но дела обстоят гораздо хуже и совсем иначе, чем ты думаешь, Клаудия. Знаешь ли, что иногда мне кажется, будто ни ты и ничто другое в действительности не существует? Меня охватывает ужасное беспокойство, и вдруг я с изумлением вижу, в самом прямом смысле вижу, как мир распадается, трещит, раскалывается, словно земная кора под ударами землетрясения, становится все тоньше и тоньше и под ней появляется…

К л а у д и я (в ужасе). Ман!

М а н о л е. И все-таки я не безумен. Я контролирую себя. Но в те минуты, когда все бежит и разрушается, уступая место какой-то другой реальности, я уже не я. Понимаешь, в жизни я не бывал болен, никогда не думал о смерти или если думал, то это было страшным опьянением гордыней — что, мол, эти руки непобедимы, что я творю ими жизнь, что под их тяжестью смерть гибнет, бежит, не знаю куда. И вдруг… (Пауза.) Я сам себе противен! Не уходи, Клаудия. Раз я не могу работать, то лишь ты дашь мне уверенность, непосредственную точку опоры, в надежность которой я верю… Влад… (Жест отчаяния.)

К л а у д и я (с невыразимой нежностью прижимает голову Маноле к груди). Хорошо, я не уйду, Ман.

Маноле берет ее руку и прижимает к своему лицу. С листком бумаги в руке торопливо и весело влетает  К р и с т и н а.

К р и с т и н а. Готово! (Увидев их, смущается.) Я… Я забыла черновик. (Хочет уйти.)

К л а у д и я (приходя в себя). Постой, Кристина! (Маноле.) Тебе нужен черновик?

М а н о л е. На что он мне? (Протягивает руку за бумагой.) Благодарю. Подпишем. (Ставит подпись.)

К р и с т и н а (с энтузиазмом). Это великолепно, маэстро.

К л а у д и я (чтобы поддержать разговор). Это что, статья?

М а н о л е. Открытое письмо для печати. В связи с Женевским совещанием. (Кристине.) Как вы условились? За ним пришлют?

К р и с т и н а. Да. Но господин Влад отправляется в город. Сказать ему?